пополз к ним. Думал, Лёха со мной. Дополз до дыры, поймал Толика за воротник, кое-как вытянул. Он откатился и лежит, как неживой. Я стал тянуть Серёгу, а он тяжёлый, пальто намокло. Я кричу Лёхе: «Ползи сюда! Не могу один». Но потом всё-таки вытянул. Сам не знаю, как. Доползли потом до берега. Вижу – Лёха убегает. Струсил, короче. От бабки мне влетело, конечно, по первое число, а потом и от родителей, когда домой вернулся, но…
– Виталик, да ты – молоток! – присвистнул Сеня.
– Да, ты – молодец, – согласился Денис. – Не струсил, не бросил друзей в беде. Это очень похвально.
– Ого, в нашем отряде есть свой герой! – подхватил Сашка то ли шутя, то ли всерьёз, но все остальные одобрительно загалдели.
Ире тоже стало неловко за то, что она так плохо о нём думала. Виталик, конечно, не подарок, и съязвить может, и обидеть – будь здоров, но в критический момент вон как показал себя. Ему даже похлопали.
Или «свечка» в целом, или именно рассказ Виталика, или все вместе как-то особенно подействовали на девчонок, так что после отбоя никто никого не задирал и не высмеивал. Девочки полушёпотом – чтобы не разбудить Антонину Иннокентьевну – продолжали делиться историями своих и чужих жизней. Ира ничего не рассказывала, но слушала с интересом.
Хороший получился вечер. Но это ничего значит. Она всё равно не останется в лагере. Вот только дождётся родительского дня…
Но мать не приехала. Ира настолько уверовала, что с ее приездом прекратится, наконец, эта каторга и она сможет вернуться домой, что в первую минуту даже глазам не поверила, когда увидела, как из автобуса вместе с чужими родителями выпрыгнул отец. Один.
Он нёс сумку. Наверняка, сладости. Но Ире даром не нужны были конфеты, печенье и пряники. Ей нестерпимо хотелось домой, но жаловаться папе, просить его о чём-то после того, как он предал их… ну уж нет.
Ира нахмурилась и сухо поздоровалась.
– Мама не смогла приехать, – виновато сказал отец. – Но в следующие выходные приедет обязательно.
Ира молчала. В следующие выходные! До них ещё дожить надо. А она не то что часы – минуты считала. Обидно стало до слёз. Еле сдержалась.
– Тут яблоки, пряники, конфеты шоколадные. «Маска», как ты любишь, – отец протянул ей сумку.
Ира молча взяла и даже спасибо от расстройства забыла сказать.
Остальные родители разбрелись со своими детьми кто куда. Только они вдвоём так и стояли у ворот.
– А ты всё такая же, – заметил отец, – угрюмая и молчаливая. Ты хоть с кем-нибудь подружилась?
Его слова почему-то вдруг уязвили Иру. Что значит – хоть с кем-нибудь? И тон этот его жалостливо-грустный. Как будто он сокрушается, что дочь у него какая-то не такая, хуже других, даже нормальными друзьями обзавестись не может.
– Подружилась, со многими, – с вызовом ответила Ира. – И вообще, мне пора идти. У меня дел много. Всяких.
– А с ногой что? – заметил отец повязку.
– Ничего страшного. Просто прыгнула неудачно и подвернула.
– Точно ничего страшного?
– Точно.
– Ну хорошо… а тебя не обижают? Тебе здесь нравится?
– Очень!
– Правда? – удивился отец.
Ира рассердилась еще больше. Вот зачем он так? Заранее считает, что она не может никому понравиться, что другие её не примут. Считает ее изгоем. Может, это и так, и ей действительно здесь плохо и никто ее не любит, но мать хотя бы надеялась, а он-то ей даже шанса не даёт. Крест поставил.
– Конечно! – звонко ответила Ира и даже скроила беспечную улыбку. – Ну всё, мне надо идти.
– Куда ты так спешишь? Ты все еще на меня обижаешься?
– Говорю же, у меня дела.
Ира развернулась и пошагала в сторону корпуса настолько бодро, насколько позволяла нога.
* * *
Отец её не окликнул, он видел, как сильно дочь отдалилась. Да что там? Между ними – пропасть! И всё она врёт, про друзей и про нравится, он же знает её как облупленную. А врёт потому что замкнулась, отгородилась от него. Ничего не хочет – ни сочувствия, ни поддержки, ни советов. Ирина мама, которая вдруг разболелась в последний день, наказала ему: если ей там плохо, если будет проситься домой – забирай.
Но как «забирать», если дочь утверждает, что ей здесь нравится? А начнёшь расспрашивать – только ощетиниться, мол, не верит ей. И вообще, что бы он сейчас ни сказал, она всё воспримет в штыки. Потому что он для неё… предатель. А в её возрасте компромиссов и полутонов не признают.
Отец вздохнул. Даже полчаса не поговорили. Дела какие-то выдумала, сбежала. Ждать родительские автобусы он не стал, пошёл к трассе поймать попутку.
К слову, у Иры и вправду было дело. И важное.
Ей поручили обновить оформление столовой. Что-то там неожиданное приключилось с художником-оформителем, и в лагерь он не приехал. Вот Римма Михайловна и спросила, не попробует ли Ира свои силы. То есть не совсем так было.
Началось всё с того, что Павлик случайно наткнулся на Иру, когда она снова грустила в одиночестве. Её отряд тогда готовился к смотру песни и строя. Маршировать она не могла, потому сидела без дела в уголке, неприметная и ненужная. Никто и не обратил внимания, когда она вышла из зала, где они репетировали. Ира и в школе особенно нигде не участвовала, но там она не чувствовала так остро своей ненужности – мероприятия ведь проходили лишь время от времени, да и дом был отдушиной. А тут все – даже застенчивая Вита, даже толстый Юра и маленький Витя – вовлеклись в общее дело, где Ире единственной места не нашлось.
Вот она и забрела подальше. А тут вдруг Павлик появился словно ниоткуда.
– Привет! – он обрадовался ей как подруге. – Ты чего тут? Только не говори, что опять сбежать надумала. Мы ведь договаривались, помнишь?
– Да куда я сбегу, – улыбнулась Ира.
Ему она икренне обрадовалась. С ним одним она говорит запросто и с удовольствием, и почти на равных, хоть он и старше её лет на семь. Даже осмелилась спросить:
– А где твои?
Она с самого завтрака не видела Вадима, и ей очень хотелось знать, где он, что делает.
