Но что-то, то ли гордость, то ли эмоциональный ступор, помогло ей их пережить. Она даже заговорила с Джоном Райлендом, будто он был для нее не более чем деверь ее сестры. Канди не помнила точно, как он выглядел в эти минуты, что ей ответил. Впрочем, она не могла вспомнить, о чем говорили и остальные. Вскоре все перешли в дом, и ее заставили опуститься в похожую на облако глубину огромного кресла, обитого зеленым бархатом и с подлокотниками в виде растянувшихся львов, нелепо напомнивших ей о Трафальгарском сквере. Канди обнаружила себя в большой роскошной комнате, в которой, казалось, прошлое, настоящее и будущее слились воедино в исцеляющую и утешающую гармонию такой силы, что все жизненные проблемы тут выглядели не важными и далекими. Здесь были очень высокие окна, поднимавшиеся почти до богато украшенного потолка и щедро задрапированные темно-зеленым бархатом, и везде — громоздкая красота резной мебели, утяжеленная мрамором и золотом, распространявшая вокруг себя дух и аромат веков.
Граф наклонился к ней:
— Не хотите бокал вина? Или, возможно, чего-нибудь покрепче?
Канди подняла глаза, но не увидела его. Ее разум отказывался реагировать. Но затем серьезный взгляд Микеле ди Лукки проник в ее сознание, и она слегка покраснела.
— Нет, ничего. Спасибо.
— Даже стакана воды? — И очень тихо добавил: — Это вас успокоит.
Канди позволила ему сунуть ей в руку высокий искрящийся бокал воды и была благодарна за его прохладу и еще, неосознанно, за невозмутимое и тактичное присутствие графа рядом. Было очевидно, что он знал или догадывался обо всем, о ней и о Джоне Райленде, и хотя это уж было слишком, так как она не могла вынести даже самой мысли, что кто-то сумеет разглядеть и наблюдать ее личную боль, почему-то Микеле ди Лукка не внушал ей таких опасений.
Вскоре хозяйка подошла и села рядом с ней, прилагая решительные усилия вовлечь ее в разговор.
— Джон сказал мне, что ваша сестра замужем за его братом?
Короткая вежливая фраза пробила нечувствительность, окружавшую Канди, и она, запинаясь, ответила:
— Да… Он… моя сестра… Я… Мы знаем друг друга.
— Довольно хорошо, я полагаю?
Прекрасные глаза смотрели пристально. Огромное множество людей во всем мире были бы рады возможности рассмотреть Анну Ланди так близко, но в данный момент такое преимущество не прельстило Канди.
— Да, довольно хорошо.
— Он очень… интересный мужчина. — Графиня повернула изящную головку, чтобы бросить еще один взгляд на своего сына и Джона Райленда, ведущих какой-то разговор в другом конце комнаты.
И только тогда Канди по-настоящему увидела потрясающую красоту этой женщины. Казалось, ей слегка за тридцать… Хотя, учитывая сына такого возраста, должно быть, по крайней мере, лет на пятнадцать больше. Кожа идеальная, кремового оттенка, что слишком заметно, чтобы быть просто результатом искусного макияжа. Ни вокруг огромных глаз, ни вокруг прекрасной формы рта не видно ни одной морщинки. Густые черные волосы уложены на макушке в тяжелую изящную мерцающую спираль, и, как заметила Канди, даже руки у нее белые и гибкие, с невероятно гладкой кожей. Коралловые заостренные ногти эффектно контрастировали с бледностью тонких длинных пальцев.
Графиня заговорила вновь, временно отвлекаясь от мужчин.
— Вам понравился Рим? — Она откинулась назад на груду подушек. Полузакрытые и такие же непостижимые, как у кошки, глаза внимательно, из-под черных ресниц, изучали англичанку. — Как вы думаете, жить здесь приятно?
— О да, очень приятно. Но я не думаю, что проживу здесь долго.
— Почему нет? Музыка, возможно, задержит вас здесь дольше, чем вы ожидаете, после того, как синьор Галлео закончит ваше обучение. В Риме много возможностей для молодых певиц, и вы сглупите, если откажетесь от них. Скажите мне, пение — это ваша жизнь?
Удивленная внезапностью и прямотой вопроса, Канди вначале заколебалась, но затем к ней вернулась решимость утра, и, когда ее взгляд остановился на Джоне Райленде, она горячо ответила:
— Да! Пение для меня — все, абсолютно все.
Графиня еще мгновение внимательно смотрела на нее, слегка улыбаясь и почти незаметно пожимая плечами.
— В молодости, — загадочно заметила она, — иногда появляются странные идеи. — Затем неожиданно быстрым движением забрала из рук девушки полупустой стакан воды и поставила его на ближайший столик. — Для вас будет лучше выпить что-нибудь более крепкое, — заявила графиня. — Микеле, дай мисс Уэллс бокал шерри!
Нехотя, но не имея желания спорить, Канди приняла шерри, и, когда сделала первый глоток, хозяйка наклонилась вперед и почти любовно похлопала ее по руке:
— Сегодня вечером у меня небольшая вечеринка, и, конечно, вы остаетесь!
— О, но я не могу! — запротестовала Канди в полном ужасе. — Я имею в виду… вы меня совсем не знаете. Я буду только помехой.
— Какая чушь! Для этого Микеле вас и привез. Вы актриса, а я люблю всех артистов. Пожалуйста, синьорина, я буду очень несчастной, если вы не останетесь.
Интересно, подумала Канди, Джон Райленд тоже останется? Душевные силы почти покинули ее. Но затем на выручку пришла гордость, и девушка улыбнулась:
— Спасибо, графиня, я с удовольствием останусь.
Вскоре после этого хозяйка оставила ее, пересекла комнату и, привалившись к массивному мраморному камину, принялась слушать Джона Райленда. Судя по всему, ей доставляло удовольствие внимать высокому темноволосому красавцу-англичанину. Наблюдая за ними, Канди начала медленно понимать, что между ними что-то гораздо большее, чем просто интерес. Джон редко отводил взгляд от прекрасного лица графини, и даже на расстоянии Канди могла видеть, как глаза итальянки ярко сияли каждый раз, когда она смотрела на него.
Канди вновь глотнула шерри и закашлялась. Так вот значит что! Джон уехал в Рим и здесь встретил графиню ди Лукка… Нет, скорее он думает о ней как об Анне Ланди… И в результате этой встречи вся его жизнь изменилась. Глядя теперь на него так спокойно и объективно, как никогда прежде, Канди совершенно ясно увидела, что для Джона мать Микеле ди Лукка стала центром вселенной.
Через несколько минут к Канди подошел Микеле и предпринял довольно неуклюжую попытку ее разговорить. Но карие глаза графа пристально и отрешенно смотрели поверх ее головы в никуда.
Примерно в половине седьмого его мать вызвала служанку, и та быстро проводила девушку в одну из огромных гостевых спален и оставила там одну, чтобы она могла привести себя в порядок. Вопреки настоятельным заверениям хозяйки об отсутствии церемоний, Канди очень хотелось иметь возможность переодеться, причем, соответственно случаю, хорошо бы в вечернее платье. Но поскольку это было нереально, она решила, что светлое шерстяное платье, в котором выехала утром, тоже подойдет. Платье было красивое, голубое, с широким белым поясом, с прилегающим верхом и немного расклешенной юбкой. Оно прекрасно подчеркивало фигуру и так хорошо ей шло, что она не могла бы выглядеть более очаровательно, даже если бы оделась для этого вечера у известного кутюрье. Правда, сама Канди не догадывалась, что она потрясающе выглядит, ей было все равно. Надо просто умыться в ванной комнате, сообразила она, а потом посмотрим, что можно сделать с лицом и волосами.
