— Боюсь услышать.
Мэгги повернулась и оперлась спиной на шкафчик.
— Я вижу, как ты в светло-голубом свитере танцуешь под музыку «Битлз» с сигаретой в зубах.
Он рассмеялся:
— Сигарета исчезла, но я до сих пор ношу голубую рубашку, только сейчас на кармане вышито «Капитан Эрик».
— Капитан Эрик?
— Клиентам нравится. Это создает иллюзию, что они отправляются в кругосветное плавание.
— Держу пари, что тебе она идет. Держу пари, что рыбаки тебя любят.
— Ну, я обычно могу заставить их посмеяться и сделать все, чтобы им захотелось опять прийти в следующем году.
— Тебе нравится то, чем ты занимаешься?
— Я это люблю.
Она устроилась у шкафчика поудобнее.
— Расскажи про то, как выглядел Дор. Было солнечно, ты ловил рыбу? Много парусников было на воде?
— Было великолепно. Помнишь, как ты вставала утром, а туман был настолько густым, что ты не могла разглядеть парк через гавань?
— Мммм... — ответила она мечтательно.
— Сегодня был густой туман, потом взошло солнце над деревьями и небо окрасилось в пурпурные тона, но к тому времени, когда мы оказались на воде, небо стало таким же голубым, как поле цикория.
— О, цикорий! Цветет он сейчас?
— В полном цвету.
— Ммм, я вижу его, целое поле цикория. Выглядит так, будто обрушилось небо. Я любила это время года, когда жила дома. У нас здесь нет цикория, не то что в Дор. Продолжай. Ты поймал рыбу?
— Сегодня восемнадцать: пятнадцать лососей и три форели.
— Восемнадцать? Здорово, — прошептала она.
— Мы ходили под парусом.
— Ура! Там были паруса?
— Паруса... — поддразнил он, сохранив свою давнюю привычку добродушной насмешки по этому поводу: когда они родились, в Дор-Каунти на смену парусным лодкам пришли моторные: — Кто это спрашивает о парусах?
— Я.
— Да, я припоминаю, что ты всегда была тряпичницей.
— А ты всегда был вонючкой.
Мэгги улыбнулась, представив себе, как он тоже улыбается.
— Я так давно не была на воде.
— Раз ты живешь в Сиэтле, у тебя должна быть лодка.
— У нас есть. Парусная шлюпка. Но я не плавала на ней с тех пор, как умер Филлип. Я ведь не ловлю рыбу.
— Тебе нужно приехать домой и попросить меня, чтобы я взял тебя с твоим отцом на рыбалку. Мы поймаем тебе большую рыбу весом в двадцать четыре фунта, и ты получишь свою долю за один улов.
— Ммм, звучит заманчиво.
— Тогда приезжай.
— Не могу.
— Почему?
— Я учитель, а школа скоро начинает работать.
— О, верно. А что ты преподаешь?
— Домоводство — кулинария, кройка и шитье, семейная жизнь. Этакие разношерстные дела и проблемы. Мы иногда ходим с ребятами с факультета в детский сад, чтобы старшие дети помогали малышам развиваться.
— Представляю, какой при этом стоит шум!
Она пожала плечами.
— Иногда.
— А тебе нравится то, чем ты занимаешься?
— Я легко устанавливаю контакт с детьми и, мне кажется, веду занятия интересно. Но... — Она замолчала.
— Но что?
— Не знаю. — Она опять повернулась и наклонилась над шкафчиком. — Я делаю одно и то же столько лет, что появляется некоторая инертность. А с тех пор как Филлип умер... — Она приложила руку ко лбу. — Господи, я так устала от этой фразы. С тех пор как Филлип умер. Я повторяю ее так часто, что невольно думаешь, не началось ли в этот день новое летоисчисление.
— Похоже, тебе нужны перемены.
— Может быть.
— Со мной такое произошло шесть лет назад. Этот поступок оказался самым полезным из всех, которые я когда-либо совершал.
— Что же ты сделал?
— Вернулся обратно в Дор из Чикаго, где жил с тех пор, как окончил колледж. Когда я уезжал отсюда после школы, то полагал, что это самое последнее место на земле, куда я вернусь, но, просидев за письменным столом столько лет, я почувствовал, что у меня начинается клаустрофобия. Отец умер, и Майк приставал ко мне, чтобы я вернулся и плавал вместе с ним. Возникла идея расширить дело, купив вторую лодку. Поэтому в конце концов я сказал «да» и ни разу не пожалел об этом.
— Ты производишь впечатление очень счастливого человека.
— Так и есть,
— В браке ты тоже счастлив?
— В браке тоже.
— Это замечательно, Эрик.
Наступило молчание. Видимо, они сказали все, что нужно было сказать. Мэгги выпрямилась и взглянула на часы.
— Слушай, лучше я отпущу тебя. Черт возьми, мы уже долго разговариваем.
— Да, я догадываюсь... — Было слышно, как он потянулся и крякнул. — Я до сих пор в доме Ма, а Нэнси, по всей вероятности, ждет меня к ужину.
— Эрик, огромное спасибо за звонок. Я была рада поговорить с тобой.
— Я тоже.
— И, пожалуйста, не беспокойся. Мне сейчас намного лучше.
— Приятно слышать. Пожалуйста, звони в любое время. Если меня не окажется дома, позвони сюда и поговори с Ма. Она любит тебя.
— Может, я и позвоню. И передай ей привет. Скажи, что никто в мире никогда не пек такой вкусный хлеб, как она. Помню, мы приходили к вам после школы и вмиг разделывались с половиной каравая.
Он засмеялся.
— Она до сих пор печет и до сих пор заявляет, что покупной хлеб меня убьет. Она задерет нос, но я тем не менее передам ей твои слова.
— Еще раз спасибо, Эрик.
— Не надо благодарить. Я получил удовольствие от нашего разговора. Понимаешь, что я хочу сказать.
— Да.
Они оба замолчали, впервые за полчаса беседы.
— Ну... пока, — сказал он.
— Пока.
Помедлив, Мэгги повесила трубку. Долгое время она стояла, глядя на телефонный аппарат. Лучи послеполуденного солнца косо падали на кухонный пол, с улицы доносился приглушенный стрекот газонокосилки. Из далекого прошлого пришел образ солнца, сияющего над другими лужайками, над верхушками других деревьев, отражающегося в другой воде — не Пьюджет-Саунда, а Зеленой бухты. Мэгги медленно отвернулась от телефона и побрела к двери, ведущей во внутренний дворик. Открыв ее, она замерла, вспоминая. Его. Их. Дор. Последний школьный год. Первую любовь.
Ах, ностальгия.
Но ведь он теперь счастливый женатый мужчина. И если бы она увидела его вновь, а он, вероятно, растолстел и начал лысеть, то была бы рада, что он женат не на ней.
Но как бы то ни было, а разговор с ним воскресил в ее памяти дом и то, как она стояла вечером в саду, широко раскрыв глаза, и видела не крышу, окруженную вечнозелеными растениями, а лишь высушенный солнцем ковер небесно-лазоревого цикория. Не было ничего столь же насыщенного синего цвета, как поле цветущего цикория, простирающееся под августовским солнцем. А под вечер оно становилось фиолетовым, иногда создавая иллюзию, будто сливаются небо и земля. «Кружево королевы Анны» было в полном цвету, буйно разрастаясь на роскошных загородных полях и по обочинам, украшая каменистую землю с «Черноглазой Сьюзан» и белым тысячелистником. Существует ли на земле место, где полевых цветов так же много, как в Дор?
