— Жаль, — сказал он. — Кровать очень большая, а я очень устал.
Она оглянулась.
— Возвращайтесь назад, Сара, — сказал он мягко. — Я вас не побеспокою.
Она хотела спросить его, абсурдно и педантично, даст ли он слово чести оставить ее в покое, но вместо этого молча сняла халат и сунула ноги под одеяло. Она снова легла, прижав руки к бокам.
Когда он ложился, то задел рукой ее руку. Отпрянуть показалось резким, почти грубым. Ее кожа согрелась от прикосновения. Ее мизинец был рядом с его ладонью, и она не сомневалась, что если сдвинется чуть влево, то заденет его ногу.
— Вы не спите в ночной сорочке?
— Нет. Никогда не спал. И не буду.
— Я заперла дверь.
— Я заметил.
Как он открыл ее? Сломал замок? Сара определенно не хотела, чтобы об этом говорили в Чейвенсуорте. Можно себе представить, как станут сплетничать слуги.
Она не собиралась спрашивать его и при этом не могла подняться и проверить. Нет, ни за что, когда он лежит тут голый.
Лунный свет освещал комнату слишком ярко для ее спокойствия.
— Ну не странно ли, — сказала она, — я так устала, а теперь, похоже, не смогу заснуть.
Он не отвечал.
Он уже заснул? Если так, она ему завидует.
Наконец он заговорил:
— Расскажите мне, каково было расти в Чейвенсуорте.
— Это значило быть постоянно занятой. — Сара ответила так быстро, что сама удивилась. И при этом она не собиралась поведать ему правду без прикрас. — Я была очень занята, — добавила она быстро. — Между уроками гувернантки и уроками управления Чейвенсуортом было мало свободного времени.
Он не отвечал. До сих пор никто не спрашивал ее о детстве. Никто никогда не интересовался.
— А ваше детство? — спросила она вежливо.
— У меня тоже было мало свободного времени, — сказал он.
Что-то в его тоне искушало ее продолжить расспросы, но прежде чем она успела слово вымолвить, его ладонь накрыла ее руку. Этот жест настолько поразил Сару, что она не знала, нужно ли говорить.
Наконец через несколько минут она придумала вопрос.
— Расскажите мне о своих приключениях и путешествиях по миру, — попросила она.
— Историю глупого молодого человека?
— Вы им были?
— Сначала, — признался он. — Мне пришлось быстро учиться, иначе сомневаюсь, что выжил бы. Я всей душой был готов увидеть мир, научиться всему, что мог. У меня всегда было здоровое любопытство.
Она отодвинулась, выскользнула из-под одеяла и села на краю кровати.
— Что случилось, Сара? — приподнявшись на локте, он посмотрел на нее.
— Ничего.
Он положил руку ей на поясницу. Он впервые сделал это, впервые коснулся ее, когда она так скудно одета. Лишь тонкий слой ткани разделял ее тело и его ладонь. Ее тело отреагировало мгновенно — по спине пробежала дрожь, соски набухли.
— Скажите мне, что случилось, — повторил он.
— Вы всегда хотите знать, о чем я думаю, — обернулась она. — Какое это имеет значение?
— Вы моя жена.
— Я дочь герцога Херриджа, дочь герцогини Херридж. Как кто-то может изменить эту принадлежность?
— Так вы хотите, чтобы я был мужем леди Сары?
Она прекрасно понимала, что не слишком рациональна. Залитая лунным светом ночь с теплым, напоенным ароматом лаванды воздухом, казалось, призывала к сильным эмоциям.
— Вы поэтому хотели видеть мою грудь? — спросила она. — Из-за здорового любопытства?
Сара сказала это, глядя в угол, она знала, что если обернется, у нее не хватит отваги продолжить.
— Что? — Он рассмеялся, чего она совершенно не ожидала, — Сара, я хочу видеть вашу грудь, чтобы хотя бы вообразить, каково коснуться вас.
— Ох!
— Мы друг для друга незнакомцы, и еще рано требовать от вас, чтобы вы стали моей женой в действительности.
Все ли новобрачные столь внимательны и тактичны?
— Кроме того, вы красивая женщина, а я мужчина, который ценит красоту, особенно красивую грудь. Но вам не нужно волноваться, я никогда не насиловал женщин.
Они, наверное, сами падали к его ногам, как осыпающиеся лепестки.
Прошло несколько минут.
— Даже если бы вы не были моей женой, — сказал он мягко, — меня бы поразил удивительный цвет ваших глаз, ваши черные волосы. А может, это ваше поведение соблазняет меня, ваша привычка пристально смотреть на людей, приподняв одну бровь, словно вы ждете, что они станут доказывать, на что способны.
— Я не делаю этого, — озадаченно сказала она.
— Делаете, и если сомневаетесь в моих словах, спросите любого в Чейвенсуорте, каково оказаться под взглядом леди Сары.
Она смотрела в темноту, в лунном свете тени казались резче.
— Я действительно так пугаю?
— Не пугаете, — сказал он. — Просто ошеломляете.
Он считает ее глаза поразительными. Он находит цвет ее волос привлекательным? И ее фигуру? Он ничего не сказал о ее фигуре. Он считает ее уродливой и молчит из доброты?
Если бы у нее было хоть немного храбрости, она бы поспорила с ним на эту тему. Но она обнаружила, что не такая смелая, как думала, по крайней мере в отношении собственной внешности. Не радовало ее и то, что ей хотелось, чтобы он счел ее хорошенькой или хотя бы симпатичной.
Лестное слово совсем не помешает.
А мужчины когда-нибудь сомневаются в своей внешности? Она никогда об этом не слышала, и не будь двух ее светских сезонов, она бы и не знала, что некоторые женщины тоже так думают.
Ее мать никогда не говорила о внешности, никогда, казалось, не заботилась об этом. Она никогда не говорила о своих зеленых глазах, не упоминала вьющиеся темно-рыжие волосы. Они были просто ее частью, как руки или ноги. Ее мать не придавала внешности ни малейшего значения, и Сара тоже, пока не попала в Лондон. А оказавшись там, она почувствовала себя уродливой, неловкой и слишком высокой.
У нее не было белокурых локонов и голубых глаз, по которым все с ума сходили. Ее фигура была странная, грудь слишком большая по сравнению с тонкой талией. Сара привыкла к своему телу, понимала его, но пока не попала в Лондон, не задумывалась о нем.
Дуглас мягко надавил на ее плечо, пока Сара не легла. Она сосредоточила внимание на потолке, но это было трудно, когда он наклонился над ней так близко, что она чувствовала его дыхание на своей щеке.
Его руки нашли ворот ее ночной рубашки и, к потрясению Сары, начали расстегивать пуговки.
— Что вы делаете? — спросила она, прикрыв следующую пуговицу.
— Я хочу видеть вашу грудь в лунном свете.
— Нет.
— Притворитесь, что это греза, — сказал он. — Я добрый дух из ваших видений, который соблазняет вас танцевать нагой на лугу.
