Эвелин засмеялась и щедрым мазком положила на полотно желтую краску. Тэлворт одобрительно кивнул.
— Так лучше! Вспомните, откуда эти фрукты — жаркие страны, тропики. Там кипит жизнь, царят яркие краски. Вам нужно передать это в картине.
— Вы родились там? В жаркой стране? — выпалила девушка, но тут же пожалела об этом: — О, простите… Я не имела права спрашивать… Только не сердитесь!
Марк схватил Эвелин за плечи и развернул лицом к себе так резко, что опрокинул мольберт.
— Прекратите!
Он всматривался в белое лицо, широко раскрытые потемневшие глаза и дрожащие губы.
— Бога ради, — пробормотал он. — Что случилось? Я снова напугал вас?
Каждый разговор, когда напряжение достигало наивысшей точки, заканчивался именно так.
— Вы мне показались таким сердитым. — Эвелин пыталась оправдать то ли его, то ли себя. — Конечно, не следовало спрашивать вас о детстве. Понимаю, говорить об этом неприятно.
Тэлворт нахмурился. Темные брови оттеняли синий цвет глаз, лицо напряжено, губы плотно сжаты. Эвелин взволнованно следила за Марком. О чем он думает? Может, что-то вспоминает? Но он говорил, что детство стало для него ночным кошмаром!
— Я никогда не говорил о детстве, — нарушил молчание Тэлворт. — Может, если кому-то расскажу, оно перестанет преследовать меня во сне?
— Думаю, стоит попробовать, — неуверенно заметила девушка.
— Может, стоит, — мрачно согласился Тэлворт, подняв опрокинутый мольберт. — Давайте продолжим.
Эвелин собрала рассыпавшиеся тюбики с краской, вытерла скипидаром пятно охры на полу — след падения мольберта.
Минут двадцать ушло на попытку передать насыщенный синий цвет вазы. Эвелин не могла найти нужного цветосочетания для более точной передачи игры бликов на изгибе сосуда. Она настолько погрузилась в творчество, что вздрогнула от неожиданности, услышав слова Тэлворта:
— Вы правы, я действительно родился в жаркой стране. Моя родина — Колумбия.
Эвелин замерла, пораженная неожиданным признанием. Почему Тэлворт решил выбрать ее в качестве исповедника?
Марк широкой кистью набрасывал контур книги. Он делал это старательно, иногда поднимая глаза на натюрморт. Одновременно изливал душу и, благодаря работе, рассказ звучал отстраненно, как будто речь шла о другом человеке.
— Мой отец — англичанин, его звали Джозеф Тэлворт. Он приехал в Колумбию за два года до моего рождения. Фирме, в которой он работал, принадлежало несколько нефтяных скважин! В Боготе он встретил мою мать. Она была метиской, поэтому я такой смуглый, работала в отеле, где жил отец. Мать забеременела, ему пришлось жениться, а вскоре я появился на свет. Отец пристрастился к спиртному и спустя несколько месяцев потерял работу. Он начал сильно пить. Если удавалось куда-то устроиться, он задерживался на новом месте от силы месяц, иногда даже несколько дней. Рано или поздно начинался запой, и его увольняли. Мы жили в нищете. Матери приходилось очень туго, к тому же после обильных возлияний отец становился буйным…
Эвелин молчала, но Тэлворт, видимо, почувствовал ее настроение. Он повернулся и посмотрел ей в лицо.
Зеленые глаза потемнели, в них было страдание. Эвелин явственно представила маленького мальчика — какое у него, оказывается, ужасное детство! Неудивительно, что Марк не хотел вспоминать о нем.
— Он бил вашу маму?
— Он бил всех нас. — Голос Тэлворта стал низким от боли и ярости. Марк стиснул зубы. Лицо стало злым.
Охваченная порывом сострадания, девушка рванулась к Марку и положила руку на плечо.
— Мне так жаль.
Марк благодарно посмотрел на Эвелин. Она почувствовала, что между ними пробежала искра, и сейчас их охватит всепожирающее пламя.
Эвелин поспешно убрала руку.
— Не знаю, почему я все это рассказываю… Не нужно это делать. Я никогда ни с кем об этом не говорил…
Эвелин покраснела:
— Если вас это расстраивает, не продолжайте, но… если хотите выговориться, я вас выслушаю.
Марк все еще смотрел на нее. Эвелин вчера готова была растерзать его за то, что он сделал с фирмой деда, но сейчас на ее лице нет и следа враждебности. Может, притворяется, что ей интересен этот разговор, хочет выведать его подноготную и отомстить? Но Эвелин так чиста и невинна, эти широко раскрытые глаза… и милая улыбка…
Можно ли ей верить? Прошлое научило его верить только себе и никому больше. Особенно женщинам. Он знал многих, и почти все оказались лживыми и хитрыми. Например, Валери Карсон… Вот уж кому палец в рот не клади.
Лицо Марка посуровело.
Не следовало ничего говорить Эвелин, если она задумала погубить меня, то знает уже достаточно.
Способен ли этот ангел на подлость?
Девушка выжидающе смотрела на Марка. Весь ее вид выражал сочувствие.
— Простите, что мой вопрос всколыхнул неприятные воспоминания… — она придвинулась ближе. В зеленых глазах стояли слезы.
Внезапно Марка охватило такое сильное желание, что он едва смог совладать с собой. Дрожащей рукой он коснулся волос Эвелин. Она не отстранилась.
Рыжие волосы источали аромат весны. Он так сильно желал Эвелин, что едва мог терпеть. Хотелось без остатка раствориться в ней. Тело его пылало, но он благословил ту минуту, когда решил надеть длинный толстый свитер. Она так молода! Но уже вполне взрослый, самостоятельный человек…
Он с трудом взял себя в руки.
— Эвелин, это совершенно не романтическая история. Я не принц из сказки. Моя жизнь с самого начала — непрекращающаяся борьба. Приходилось быть очень жестоким, иначе не выжить. Люди похожи на жемчуг — начало лежит в крохотной песчинке, и каждую секунду судьба добавляет еще один слой, а мы даже не подозреваем, что происходит с нами. Я ненавидел отца и продолжаю ненавидеть до сих пор. Но теперь понимаю его гораздо лучше. Он оказался разочарованным и слабохарактерным человеком и вымещал свою злобу на нас. Сломал свою жизнь и получал удовольствие, портя жизнь другим. Чем хуже шли дела, тем больше он пил, а чем больше пил, становился все невыносимее.
Эвелин шумно вздохнула, и Тэлворт грустно усмехнулся.
— Я предупреждал, что это безобразная история. Однажды этот негодяй так избил мать, что она потеряла ребенка, которым была беременна. Нам сказали, что она поскользнулась и упала, но мы-то знали, в чем дело. Именно тогда я возненавидел отца. Мать чуть не умерла, ведь рожала почти каждый год, и это подорвало здоровье. В моей памяти она осталась хрупкой, маленькой и очень милой. В хорошем настроении она пела, но это случалось очень редко. Даже в усталости или болезни была полна любви, никогда не жаловалась. Молила Деву Марию о помощи, но Пречистая не защитила ни ее, ни нас.
