— Нет, но… — все не так, все должно быть не так!
— Разве я не сказал, что не трахаю детей!?
— Да, но…
Дыши, родная, просто дыши.
— Так почему ты решила, что, раздвинув ноги, ты чего-то добьешься? — давит он каждым ядовитым словом, отравляя душу. Но во мне есть силы бороться!
— Потому что я люблю тебя! — позорно подползаю ближе к его ногам, не хочу, чтобы он злился, хочу, чтобы он ответил мне взаимностью.
Пожалуйста, пусть так и будет. Я же не переживу его отказа. Сломаюсь. Чувствую, как горячие слёзы омывают щеки, уже догадываясь, что это конец.
— Очень жаль, что ты такая идиотка. Я не знаю, что такое любовь, — осматривает пренебрежительно мое лицо и тело, морщится. — А видя, к чему она приводит, и знать не хочу.
Он встает резко, так, что отталкивает меня, и я захлебываюсь рыданиями, пока внутри меня что-то трескает, а после окончательно разбивается. Это были мои детские мечты.
Подонок! Ублюдок! Попользовался и решил свалить в закат?! Не на ту напал! Он пожалеет о своём решении.
— Я все отцу расскажу! Он убьет тебя! Он уничтожит тебя! — ору я ему в спину, которая даже не дрогнула. — Слышишь. На куски порвёт и скормит нашим псам!
Он разворачивается с мерзкой усмешкой, и я не выдерживаю. Красная пелена застилает обзор. Внутри только одно желание — сделать ему так же невыносимо больно. Хочу, чтобы он горел в агонии, орал мое имя!
Поднимаюсь, впервые чувствуя в себе неумеренную силу, бегу на него, прыгаю, вцепляюсь в отныне ненавистное лицо острыми ноготками, рву плоть, не жалею, чувствуя теплую кровь под пальцами. Но мне хорошо, это правильно! Заслужил.
Я не буду ждать отца, я сама его убью голыми руками! Был бы пистолет рядом, я бы его застрелила.
Он, опомнившись, просто отталкивает меня, как назойливую муху, и я со стуком падаю на пол, раздирая в кровь коленки окончательно. Но это меня не тормозит, и я коброй бросаюсь снова! И каждой раз он просто отталкивает. Но я не могу просто лежать, мне надо стереть его из своего сознания, а поможет только его скорое убийство.
— Угомонись, дура! Ты себе больно делаешь! — шипит он, когда я хватаю его за волосы и начинаю их рвать, с ревом разъяренной кошки, как вдруг он роняет меня на пол, наваливается сверху. Придавливает измученное тело, в глаза гневно смотрит…
А я ему в рожу плюю. Смачно так, с душой, чтобы знал, какого это — обижать женщин.
Он медленно стирает слюни, и вдруг я слышу, как открывается входные двери. Отец приехал!
— Молись, козел, потому что тебе п*зда, — шиплю змеей, и он меня отпускает. И я лечу к отцу, к тому, кто всегда меня защитит и пожалеет, кто не будет ругать за такой ерундовый поступок, а Тамерлана убьет.
Мой любимый папочка!
— Папа! Убей его, убей! Тамерлан изнасиловал меня! Лишил невинности! Он жестоко надо мной измывался! Убей его, папуля, — кричу с сумасшедшей улыбкой, уже предвкушая, как будет корчиться от боли Тамерлан.
Отец бледный, как смерть, постаревший лет на десять, смотрит мне за спину, потом на меня и вдруг… Я чувствую ожог щеки. Болезненный и неожиданный настолько, что я задыхаюсь.
— Папа? — не верю я и прикладываю руку к щеке, что отец наказал пощечиной.
Он никогда меня и пальцем не трогал.
— Ты едешь в клинику. Иди собирайся
— Клинику? — шепчу, не понимая, заглатывая слёзы жгучей обиды на родителя.
— Наркологическую.
Делаю прерывистый вздох, слыша, как сердце продолжает выбивать грудную клетку. Ещё немного и потеряю сознание.
— Но я не принимаю наркотики.
— Я тоже так думал, но последние события не оставляют мне выбора, — говорит строго отец, смотря на меня с холодом.
— Я не наркоманка, папа! Я не принимаю наркотиков! Папа! — ору я, падая к нему в ноги, но тут вижу за его спиной людей в белых халатах и чувствую, как сознание, чистое как стекло, разбивается, оставляя вакуум, и четкое понимает пронзает мозг.
Я никому не нужна.
Конец
