Тут она всхлипнула и уткнулась ему в плечо. Слезы хлынули ручьем.
Парис почувствовал себя взрослым, который должен утешить и защитить маленькую девочку. Почти неосознанно он прижал ее к себе, гладя по спине, по спутанным светлым волосам, приговаривая что-то ласковое.
Волосы ее пахли дождем. Плечи были узкими, как у подростка.
Дрожа всем телом, Шери ощутила, как теплые губы касаются ее макушки, уха, виднеющегося из-под волос, мокрой от слез щеку.
Она подняла лицо, крепко зажмурившись. Ресницы ее слиплись, тушь слегка размазалась. На шее билась голубая жилка.
Нежные пальцы мужчины гладили ее по лицу, вытирая слезы, разглаживали светлые брови, касались горестно кривящихся губ. Шери открыла глаза и встретилась с ним взглядом.
Секунду они смотрели друг другу в глаза. Затем Парис наклонился, взяв ее лицо в ладони и начал целовать — в лоб, в глаза, ощущая на губах соленый привкус слез. Он словно впитывал в себя ее горе, забирая его, выпивая горячими губами.
Прерывисто вздохнув, Шери выгнулась в его сильных руках, стараясь прижаться плотнее. Приоткрытые губы ее трепетали. И только тогда Парис поцеловал ее по-настоящему, со всей страстью, которую больше не мог сдерживать.
Она оказалась готова ответить страстью на страсть. О, Шери давно уже жаждала этого упоения, полной самоотдачи и теперь раскрывалась, словно роза, под властными мужскими прикосновениями. Ей хотелось одного: чтобы поцелуй не кончался, чтобы длился вечно… Казалось, для этого дивного ощущения она и родилась на свет. Разум был уже не властен над нею.
Наконец Парис отстранился. Шери все еще трепетала, полуприкрыв затуманенные страстью глаза. Он прошептал ее имя так, словно это было прекраснейшее слово на свете, строка великолепного стихотворения. Парис еще мог контролировать себя, и прикосновения его были нежными, не могущими причинить боли, когда он ласково провел рукой по ее щеке, по шее, упиваясь прикосновениями к шелковистой коже.
На этот раз он поцеловал девушку медленно, дразняще, позволяя языку свободно исследовать ее рот, наслаждаясь его сладостью. Руки скользили по спине Шери, гладили вздрагивающие от наслаждения плечи. Наконец ладонь Париса стиснула сквозь одежду бугорок маленькой девичьей груди, и Шери замерла от удовольствия.
Он почувствовал, как напрягся и затвердел сосок. Лаская его пальцами, Парис другой рукой сжал округлую ягодицу, прижимая Шери ближе, давая ощутить силу его эрекции.
Глаза Шери распахнулись, как от сильного потрясения. Светлый взгляд, исполненный страсти, был устремлен на Париса. Девушка теряла разум от жара мужского тела, от властной ласки. Еще немного — и она не сможет противиться обольстителю. Слуха коснулся стон, сдавленный, страстный, умоляющий… ее стон.
Почему-то этот негромкий звук развеял чары, и через секунду Шери вырвалась из объятий. Она стояла, тяжело дыша, с пылающими щеками, а в двух шагах от нее замер Парис.
— Я… не хотела, — чуть слышно пролепетала Шери, стараясь успокоить дыхание. Она попыталась запахнуть пальто и поняла, что пальцы ее не слушаются. — Это моя вина. Вы… Просто я не сдержала эмоций, и вы подумали…
— Нет! — резко перебил ее Парис. — Мы оба прекрасно понимали, что происходит. Имейте смелость это признать.
Последовала напряженная пауза, в течение которой Шери созерцала носки своих запыленных туфель. Потом она робко спросила:
— Вы сожалеете о происшедшем?
— Нет. Но постараюсь, чтобы это не повторилось, — усталым голосом ответил Парис. — А теперь нам стоит вернуться к машине. На нас смотрят.
Действительно, редкие прохожие оборачивались на странную пару, застывшую посреди улицы.
Шери бил озноб. Она облизнула губы, внезапно ставшие сухими. От внимания Париса это не ускользнуло.
— Я что, вас поранил?
— Нет, — быстро ответила девушка — и солгала.
Парис нанес ей такую глубокую рану, какую не удавалось нанести никому. Другое дело, что этой раны не заметить глазом. И может быть, она окажется смертельной. Но об этом никто не должен знать. Никто!
Однако любой физиономист, тоскливо думала Шери, поглядев на меня, сразу скажет: доведенная до отчаяния. Ей казалось, что несчастья сыпятся на нее со всех сторон. Ничто в мире не осталось таким, как прежде… Старый дом превратили в отель, райский сад вырубили, а она отныне совершенно беззащитна перед этим фактически незнакомым, потрясающе красивым человеком.
Шери шла, пытаясь не споткнуться, с трудом приноравливаясь к широкому шагу своего спутника, и тут за домами блеснула сероватым металлом вода.
Захотелось подойти. Посидеть на крутом берегу реки своего детства. Девушка остановилась. Парис оглянулся с легким — или это ей показалось? — недовольством.
— Пойдемте. Может начаться дождь…
Действительно небо приобрело свинцово-серый оттенок, и внезапно потемнело.
— Я хотела бы подойти к реке. Я очень любила в детстве это место. Кроме того, прогулка прояснит мысли… — Девушка бросила на Париса умоляющий взгляд. — Пожалуйста, давайте сходим. Если вы не против.
— Как вам будет угодно. — Он приблизился и взял ее под руку таким естественным жестом, что Шери подавила острое желание теснее прильнуть к нему. — Кроме того, нам обоим не помешало бы прояснить мысли, — тихо добавил Парис.
Они направились к реке. Под их ногами захрустел красноватый песок дорожки, потом зашуршала сухая трава. На самом берегу Еска рос еще не отцветший вереск, розовый и белый, и Шери, как в детстве, почувствовала легкое головокружение от его медового запаха. В голове сами собой возникли строки из любимых стихотворений — «Вересковый мед», «В горах мое сердце»…
— В горах мое сердце, а сам я внизу, — неожиданно процитировал Парис.
Девушка вздрогнула.
— Вы что-то сказали?
— Просто вспомнил Бернса. Так всегда случается, когда я вижу столько вереска. Знаете, во Франции очень много цветов, а вот вереска нет. Я по нему почему-то ужасно скучаю.
Шери наклонилась, сорвала тонкую веточку с благоухающими соцветиями.
— Говорят, белый вереск приносит счастье, заметил Парис. — Украсьте им волосы… на всякий случай.
У Шери так дрожали пальцы, что крохотная веточка выпадала из них. Тогда Парис сам воткнул цветок в ее прическу, переплетя светлыми прядями стебель. После чего отдернул руку, будто бы боясь прикоснуться к девушке лишний раз.
Шери присела на серый, избитый ветрами валун на берегу. Еск катил свои серые воды под серым небом. Все, даже холодный осенний ветер, здесь было до боли родным, давно вошедшим в ее плоть и кровь…
