лестнице, несусь к себе, падаю на кровать и утыкаюсь лицом в подушку. Слезы душат. За что? За что меня так все не любят? Кому я что плохое сделала? В универе судят по обложке, считают тенью, за человека не считают. Родители никогда не любили. Здесь считают приживалкой и ушлой лимитой. А Тим так и вовсе презирает!
Стук в дверь меня не трогает. Не открою я, кто бы ни стучал!
Вообще из комнаты не выйду! Буду затворницей.
Да уж, «подружилась» с новыми родственниками!
Тимофей
— Во что ты меня втянул? — ворчит Ян, поправляя рукава пиджака и тугой ворот рубашки. Явно неудобно себя в этом наряде чувствует. Я тоже не особо рад, что запихнулся в эту «кольчугу». — Сегодня театр, завтра — музей и цирк? Ты решил нас окультурить по полной?
— Угомонись, это разовое мероприятие. Ради бабули. Да что ты паришься, Гор? — тычу его в бок локтем, озираясь. — Смотри, сколько тут зато дам…
— Вот именно, что дам, Иса, — закатывает он глаза, морщась при виде девушек и женщин в длинных платьях, с накинутыми сверху мехами и шалями, выходящих под ручку с привезшими их мужчинами в строгих костюмах. — Я как на приеме у королевы, но при этом никаких принцесс не наблюдается. Слушай, а твоя сестричка ничего такая…
— Ты что, опух? — смотрю на него глазами по пятаку. — Этой страхолюдине ничто не поможет.
Говорю, а сам мимоходом прохожусь взглядом по тонкой фигурке навязанной родственницы. И правда, бабуля постаралась привести ее в божеский вид. Какие-то бантики на шее завязала, платье светло-зеленое, облегающее, и кажется, черт, что она без одежды почти. Хрупкие косточки выступают из-под тонкой ткани, но теперь, когда платье ее обтягивает, понимаю, что не такая она и тощая. Стройная, скорее. И волосы не такие мышиные. Покрасилась, что ли? Светлые прядки сделали ее лучше. Симпатичнее. Хотя бы можно смотреть и не морщиться, думая о том, какая же она уродина. И зачем я на нее смотрю? Что за черт? Еще не хватало пялиться на эту убогую. Заметит и подумает еще что-то не то, возомнит о себе невесть что, мне оно не надо.
— Смотри, что у меня есть, — отвлекает меня Ян, что-то пихает в руку.
Оглядываю бинокль, маленький, почти крохотный. Ржу.
— Ты бы еще подзорную трубу притащил, пират!
— Ты у меня еще попросишь еще, когда поймешь, что с балкона ничего не видно.
Гляжу на него как на психа.
— Зачем мне туда смотреть?
— Да что ты будешь два часа делать? Придется смотреть, — нудит под ухо.
— Я лучше посплю!
Отмахиваюсь, не намереваясь уделять внимание спектаклю. Хватит и того, что я сюда приперся. Большего от меня не дождутся…
Проходим по вычурному залу, зрители рассаживаются по местам, везде люстры, бархат и прочая помпезность. Все говорят приглушенно, причем не сговариваясь. Мне и самому хочется понизить голос почему-то. Бабуля степенно шагает в сторону нашей ложи. Сестра переживает, что мама не пришла. Должна была, но я бы на ее месте тоже не пошел. А всё из-за папенькиной новой женушки, будь она неладна. Так бы и придушил за тонкие шеи обеих сестер. Видеть их не могу, слышать, на дух не переношу. Скорее бы свет погасили.
— Слушай, мне кажется, я ее знаю, — наклоняется ко мне Гор во время спектакля, — актрису в смысле…
— Ты бредишь, Ян, успокойся. Где ты, а где актриса театра.
— Да я отвечаю, я с ней вчера в клубе зажигал, — уверяет, хватая программку. — Смотри, вот, ее Дина зовут. Дина Мирохина. Именно с ней я…
— Мальчики, ну я же просила потише! — ругается бабушка, заставляя нас замолкнуть.
Она действительно прочла нам целую лекцию по поводу того, как вести себя в театре. Как мыши, короче, сидеть надо.
И хоть мы перестаем обсуждать актрису, Ян не успокаивается и в антракте, едва доходим до буфета, возбужденно размахивает руками.
— Вчера она от меня сбежала, думал, не найду, а вот она, это судьба, Иса!
— И что? — не понимаю я его настроения. — Давай дождемся конца спектакля, потом подойдешь к ней. А что, так сильно понравилась?
— Да нет, просто интересный экземпляр.
— Конечно, когда все остальные надоели! — подкалываю этого бабника. — Но, раз уж ты в эту степь пошел, лучше найди себе гимнастку, они хоть гибкие…
— Мальчики, как вам первый акт? — подходит к нам бабуля с фужером игристого напитка. Манерно пригубляет. — Диночка хороша, правда? Девочка просто прелесть, настоящий цветок.
— Н-да, — крякаю я, а что тут еще скажешь? В события на сцене я же так и не вник!
— А ты что думаешь, Варечка? — привлекает она к разговору девушку, прикинувшуюся мебелью. Подзывает ее к себе повелительным жестом, и убогой ничего не остается, кроме как подойти. Зачем-то снова оглядываю ее. Тростиночка какая. И в чем жизнь держится? Она вообще ест? Мне, конечно, насрать, но ребенку ее я зла не желаю, а ей его еще вынашивать. И как она это будет делать, если на ветру качается? Хочется сразу накормить. Что за странное желание? Едва затолкал в себя вчера желание позвонить Алевтине и поинтересоваться, что там ест и ест ли вообще «Варечка».
— Хороший спектакль, — мямлит что-то Варька, глазами бегает, губы облизывает, в общем, жутко нервничает, — особенно удачна отсылка к «Гамлету».
— О, ты заметила? — бабушка обрадованно приближается к Варе. — Тимофей, смотри, какая она умница, не каждый заметит! А Варенька смогла.
Смотрю на них с выражением «И что?». В самом деле, какая мне разница, что там эта заучка заметила в спектакле, который мне неинтересен. А Гор слушает внимательно, на ус мотает, ему эта инфа явно пригодится, когда пойдет завоевывать свою вчерашнюю Золушку. Он даже пару слов насчет спектакля говорит, и бабуленция втягивает его в разговор. Что за?! Стою как чурбан, просто чучело в поле, вокруг которого вороны летают. Тупым себя чувствую. Понимаю, что во время происходящего на сцене не смотрел на сцену, а только в свой телефон. Просто присутствовал, но не участвовал. Н-да, трындец, надо хоть немного вникнуть во втором акте.
Гор, заметно оживившись, что-то расспрашивает у Вари. Про спектакль. Ясно. Хочет перед охмурением артистки
