— И что было потом? — поторопила Элли, словно ей рассказывали сказку.
— Паренек молчал, и я, маленький умник, рассказал учительнице, кто взял деньги.
Элли задумалась на минуту, на ее лице появилось странное выражение.
— И что ребята?
— С того дня и чуть не до тех пор, пока я кончил школу, многие называли меня «доносчиком».
— Мура.
— И это еще не все. Мой отец не уставал повторять, как ему стыдно за меня.
Ален взял маленькие ручки Элли в свои.
— Как ты думаешь, не попытаться ли тебе подружиться с Джоном и другими ребятами?
— Вот если бы мама пригрозила уволить его!
— С Джоном это могло бы получиться, — согласился он. — А как же с другими ребятами?
— Она могла бы придумать что-нибудь, если бы постаралась. — Элли надула губы. — В Лос-Анджелесе она была знаменитой, и все хорошо относились ко мне, потому что она моя мама.
— Только поэтому?
— Почему бы и нет? — удивилась она.
— Рано или поздно наступит такой момент, когда мама не сможет выручить тебя. Или не захочет по какой-то причине. И как же тогда? У тебя даже может появиться желание убежать куда глаза глядят. Тебе придется плохо.
Элли наморщила лоб.
— Мама говорит, что неправильно убегать от проблем.
— Мама права, — он перевел дыхание. — Знаешь, на твоем месте я все же попытался бы завести друзей, а не делал вид, что мне на это наплевать.
— Может быть. — Элли нахмурилась, но по ее глазам было видно, что она готова капитулировать.
— Ну а теперь почитай свой журнал, пока я побеседую с мамой в кабинете.
— Обо мне?
— Нет, о ней. Она ведь тоже моя пациентка, помнишь?
Элли пожала плечами.
— Ладно. Говорите сколько хотите.
— Как вы узнали, что ее волнует? — спросила Надя, когда они остались наедине.
— Догадался.
— Вы как-то сразу поняли друг друга, а у меня это не всегда получается.
— Может, вы любите ее слишком сильно, чтобы быть объективной?
— Может быть, и все же…
Ален взял лицо Нади в ладони и нежно прикоснулся губами к ее рту. От него пахло антисептическим средством, крепким кофе и еще чем-то неуловимо мужским.
Наконец он оторвался от нее и спросил:
— Когда ты освободишься сегодня?
Надя огорченно вздохнула.
— Вечером я всегда занята. «Пресс» — газета утренняя, так что мы кончаем работу в полночь, а иногда и позже.
— А что босс делает потом?
— Выпивает чашку горячего шоколада и падает в постель.
— Шоколад — как раз мой любимый напиток.
— Мне почему-то трудно в это поверить.
— Ну что ж. Готов на компромисс. — Он коснулся губами ее волос, упавших на лоб. — Да и ты, похоже, тоже.
Ален прижался губами к ее шее, вдыхая аромат нежной кожи. И мечты опять унесли его далеко. Он представил Надю в своей постели — мягкость ее волос и тела, теплота и уют кругом. Он прижался к ней еще теснее.
Прерывисто дыша, она прошептала ему на ухо:
— Ален… не нужно этого делать.
Стараясь прийти в себя, он отодвинулся и медленно открыл глаза.
— Ты права. — Его голос дрожал от возбуждения. — Не место и не время…
Надя судорожно вздохнула. Она как будто чувствовала, как ее кровь стремительно побежала по жилам. А тело ожило и затрепетало.
— Это на меня совсем не похоже. Я никогда не вела себя так, — пробормотала она.
— Как, милая?
— Вот так, — прошептала она, обводя рукой кабинет. — Обниматься в общественном месте с врачом дочери! С мужчиной, которого едва знаю!
— Я тоже не привык к подобным эскападам. — На его лице появилась гримаса. — А ты знаешь обо мне больше, чем кто бы то ни было во всем округе.
Ален поправил ее воротник, потом коснулся пальцами кожи и почувствовал, как Надя дрожит.
— Не волнуйся, ничего не случится, если этого не захочешь ты. Даю слово.
— Доктор Смит, пожалуйста, поймите, я… вы привлекательны… Но тут кругом люди.
— Если ты имеешь в виду Элли, так я ей, похоже, нравлюсь. Даже, вероятно, больше, чем ее мама.
— Боюсь, что наступил такой момент, когда ей нужен отец. — Надя взяла Алена за руки и пристально посмотрела на него, как бы добиваясь понимания. — Я знаю, что вы не хотите причинить ей боль, но ведь это может случиться. Если мы… сблизимся и из этого ничего не получится.
— Вот уж не предполагал, что ты из тех женщин, которые хотят получить железную гарантию на несколько лет вперед.
— Но я же мать, и моей дочери уже причинил боль мужчина, которому она верила.
— Только дочери или матери тоже?
— Обеим.
Ален опустил глаза.
— Я хотел бы заботиться о вас обеих. — Он снова посмотрел ей в глаза. — Веришь?
— Да, верю… Я освобожусь в полночь.
…Потягивая горячий шоколад, Надя наблюдала, как Ален поглощает вторую чашку любимой овсянки Элли.
— Не могу поверить, чтобы вы, врач, ели такое.
— А вы взгляните на коробку — тут полно питательных веществ.
— Если не считать сахара и консервантов.
— Извините, Надя, но никто еще не доказал, что сахар вреден для здоровья.
Она фыркнула.
— Сколько, вы сказали, вам лет?
— Тридцать девять. — Ален соскреб остатки в чашке и проглотил с видимым удовольствием.
— Есть еще.
— Нет, больше не влезет.
Положив ложку, Ален похлопал себя по животу. Таким изысканно одетым она еще его не видела — накрахмаленная рубашка и брюки. К тому же он подстригся после их утренней встречи.
Надя встала, налила ему еще кофе.
— Сколько вызовов было у вас сегодня вечером? — спросила она, садясь.
— Только один — к Эдде. Но это был скорее светский визит.
— Вечером я пила у нее чай, когда зашла за Элли после урока музыки. Я люблю с ней поговорить. Рассказы о старом Миртле так поднимают настроение, я даже начинаю чувствовать себя частью этого городка.
— Думаю, ей недолго осталось, хоть она и считает себя неукротимой. Это не так. На восьмом-то десятке и после двух инфарктов.
— Эдда весьма высокого мнения о вас, хоть и доставляет вам хлопоты. Говорит, вы лучший врач, которого когда-либо знал Миртл.
Ален выглядел еще более измотанным, чем в ту ночь, когда Надя обнаружила его спящим в своей гостиной.
— Я только делаю то, чему меня учили.
— Но почему здесь?
— Эта община заплатила за три года моей учебы и оплачивала мои расходы еще три года интернатуры, так что я задолжал им за шесть лет… — Он пожал плечами. — Мне здесь понравилось, и я остался.
— А ваша семья, друзья? Не скучаете по ним?
Он вытер пальцем каплю кофе, стекавшую по внешней стороне чашки. Что угодно, лишь бы не встречаться с ней взглядом.
