— Вы что имеете в виду?
— Если бы у него сдали нервы, он мог бы попросить о скромной помощи в счет платы за то, что снимает появляющуюся накипь и сплавляет ее из города. Ему не было нужды обращаться за такой помощью на протяжении более чем десяти лет.
— Да. Это спец. Но он не так уж и нервничает.
— Не так уж. Но у меня есть предчувствие, что он лишится покоя. С годами он обмяк. Долгое время всегда у него получалось так, как он этого хотел. Он завален письмами на фирменных бланках и налоговыми декларациями, и столько членов «Ротари клаб» называют его запросто Джеффом. Какая беда может свалиться на человека, всегда получающего ложу на кубковые матчи и переводящего чеки с четырехзначными суммами в благотворительный фонд?
— Обоим нам известно, что Макейрэн считает, что его сдал Кермер, однако…
— Что однако?
— Что-то не заметно, чтобы Дуайт что-нибудь предпринимал, хотя он вроде и не такой человек, чтобы на ходу подметки резал.
— За пять лет человек в состоянии сообразить, как лучше одним выстрелом убивать двух зайцев, особенно если припомнит кое-что из того, что узнал, работая на Кермера. Думаю, единственное, что нам остается, это ждать и глаз не спускать с твоего…
Он рванулся к селектору и врубил его на полную мощность. Выяснилось, что в магазине красок в северном конце Фрэнклин авеню возник пожар и первая подоспевшая туда машина сообщила, что следует подослать еще четыре для того, чтобы обеспечить нормальное движение транспорта и блокировать толпу. Мы вышли в холл посмотреть, что видно из окон, выходящих на север. Мы услышали вой сирен, увидели вздымавшиеся вверх, в серое небо, грязно-шафранового цвета клубы, сквозь которые пробивалось пламя наподобие молнии, прорывающей грозовую тучу. Вслед за Лэрри я возвратился в его кабинет. Он подошел к карте города, сделанной в виде фотографии и занимавшей целую стену, — память о тех днях, когда Брук-сити мог позволить себе такое роскошествование.
— Вот в этом квартале, — сказал он. — Да, вот здесь. Огнем сорвало крышу, так что могут заняться и соседние здания, но впритык к дому ничего нет. Пойдем-ка глянем, Фенн.
Огонь пожара всегда будил в нем мальчишку. Мы двинулись в том направлении. Огонь полыхал вовсю, несколько двинувшихся вперед пожарных были отброшены пламенем назад, несмотря на их маски. Я вернулся на службу. Джонни Хупер привел одного из тех троих, что похитили «дворники». Задержанный был готов дать развернутые показания против двух других в обмен на некоторое снисхождение. Холодный промозглый вечер сомкнулся над нашей плоской долиной. Вплоть до окончания смены я работал не отрываясь — проверяя новый график дежурств, просматривая нераскрытые дела, которых вечно предостаточно, стремясь за рутиной немного забыться. Всегда вот так. Когда бывает потише, посылаешь ребят побегать, чтобы как-то уменьшить наш «висяк», кого-то держишь под рукой в помощь новеньким, поступившим сюда недавно, а еще рычишь на клерков, чтобы те своевременно заполняли все бумаги.
И все же как глубоко ни погружайся в рутину, не уйти тебе от чего-то, что гложет.
У тебя может быть, к примеру, сорок сотрудников. Тысяча семьсот шестьдесят часов работы в неделю. И тебе предстоит проследить за каждым этим часом, учитывая отпуска, бюллетени, вызовы в суд, занятия на курсах переподготовки, участие в стрельбах, помня об уходах на пенсию, объявлении благодарностей и продвижении по службе. Тех, кто сегодня в твоем распоряжении, ты стараешься направить туда, где они смогут добиться лучших результатов в зависимости от их способностей.
Темп работы постепенно ускоряется по мере того, как становится все позднее. С арестом всякой мелюзги вполне справляются патрульные, но когда дело доходит до более крупной рыбы, приходится задействовать людей из сыскного отдела. Все время я убеждал себя, что слишком загружен, чтобы отправляться домой, однако я сознавал, что это всего лишь будничное вечернее дежурство. Позвонили из «Дейли пресс», пожаловались на пропажу полдюжины их стендов. В ночлежке на Дивижн-стрит повесился постоялец, использовав для этого детскую скакалку, которую он закрепил на фрамуге, свое тело он до этого расписал йодом, выведя маловразумительную похабщину. Некий коммивояжер, остановившийся в отеле «Кристофер», заявил, что все в его номере было перерыто, одежда и образцы товаров пропали. Паренек со своей пятнадцатилетней подружкой куда-то отчалили на машине ее папаши. Миловидная супруга некоего молодого врача в своем заявлении жаловалась, что в течение месяца получает письма с непристойностями и их же слышит по телефону. В отделение неотложной помощи городской больницы женщина принесла своего полуторагодовалого ребенка, так сильно избитого ее мужем алкоголиком, что состояние ребенка было определено как критическое. Какой-то незадачливый любитель стрельбы из своего сорок пятого калибра — незарегистрированного — отстрелил себе половину правой ступни. Украденный автомобиль. Нападение с тяжелыми последствиями. Престарелая женщина в невменяемом состоянии, неспособная назвать собственное имя или адрес. Непристойное поведение в мемориальном парке «Торранс». Вандализм в церкви. Старик с грустными глазами, пришедший рассказать, что не может найти молодую девушку, которой он одолжил все свои сбережения.
Таковы заботы и горести городской ночи. Чтобы сообщать о них читателям, там находился Стью Докерти. Прежде в Брук-сити выходили четыре газеты, если считать утреннее и вечернее издание, которое выпускал Хейнемэн. Когда конкуренция благополучно почила в 1952 году, Хейнемэн еще на протяжении года выпускал вечерку, а затем прикрыл ее. В полночь «Брук-сити: дейли пресс» подписывают в печать. Отвечающий в газете за уголовную хронику Стью Докерти освещает нашу деятельность, работу хозяйства шерифа, что в квартале отсюда, заседания уголовного суда.
Это сорокалетний щеголь, имеющий весь джентльменский набор тщеславного человека: туфли на высоких каблуках, офицерские усы, аккуратно выложенную волну густых седых волос, твидовый пиджак, фланелевые брюки, кашемировый платок на шее, массивные золотые побрякушки, томность в обхождении, легкий отзвук английского акцента. Новички в участке, как правило, совершенно неверно оценивали Докерти. Со временем им становилось известно о трех его браках, его талант к любым жестоким затеям, поразительную способность поглощать спиртное и особый дар превращать любую опасность в некую игру, затеянную для его удовольствия. В своих репортажах он точен, не ошибается в написании имен, дает высокую оценку, когда требуется, при этом защищает полицию от необоснованных нападок, даже со стороны его собственного издателя. Он обычно появляется после обеда, собирает все нужные ему сведения о происшествиях за минувшие двенадцать часов, при этом ни у кого не путается под ногами, садится за машинку в углу нашей дежурной части и печатает свою статью со скоростью, повергающей в оцепенение моих сотрудников. Когда с наступлением вечера он заканчивает, то приступает к изучению событий второй половины дня. Лишь поздним вечером звонит в редакцию, чтобы приехали за его материалом, сам же не опускается до того, чтобы отвозить его.
