— Нет. Стол выглядел точно так же, как сейчас, как будто вам его только что доставили из мебельного магазина.
Последнюю фразу ей не стоило говорить. Ах, ну как же она скора на язык!
— Ладно, ерунда, — резко заявил он, проницательно глядя в ее лицо. — Беспорядок я оставляю на совести моей секретарши.
Если уж говорить правду, в таком офисе, как этот, где все сверкало и блестело, Сэм сошла бы с ума. Она уже была готова так ему и заявить, но вовремя прикусила язык — ведь перед нею стоял человек, которому стоит сказать слово, и она лишится работы.
— Вы помните, как выбросили бумаги из корзины для мусора? — спросил он холодным тоном.
Сэм вздернула подбородок.
— Корзину я не трогала, потому что в ней ничего не было.
Его губы неприятно изогнулись. Явно не удовлетворенный ее ответом, он позвонил секретарше:
— Пожалуйста, зайдите, мисс Этас, и захватите с собой ваш блокнот.
Несколько секунд спустя секретарша степенно вошла в кабинет своего босса, держа в руке маленький блокнот желтого цвета. Увидев его, Сэм вздрогнула, что тут же насторожило Костопулоса.
— Вы хотели что-то сказать? — поторопил он ее. В черных глубинах его глаз появился безжалостный блеск.
— Я... я вспомнила, — ответила она, заикаясь. — Я действительно видела желтый листок, но он лежал на полу рядом с корзиной для мусора. А поскольку это было именно то, что мне нужно... — она отвела глаза, — я сунула его в карман.
Секретарша незаметно исчезла. Сэм сочла это наихудшим предзнаменованием: теперь его гнев падет только на ее голову.
— Можете ли вы объяснить, что заставило вас забрать из моего офиса то, что вам не принадлежит? — надменно спросил Костопулос.
— Да, могу, — бросила она в ответ, чувствуя, как у нее загораются щеки.
— Ну так объясняйте! В ином случае...
Сэм не нравилось, когда ей грозили. Перестав наконец смущаться и запинаться, она начала:
— Я пылесосила ковер у вас под столом, когда увидела именно такой клочок бумаги, который был мне нужен, чтобы закончить коллаж.
— Коллаж? — язвительно переспросил он.
— Мой художественный проект, — дерзко защищалась она, почувствовав под ногами твердую почву. — В начале семестра преподаватель, доктор Гиддингс, дал нам задание использовать только те клочки бумаги, которые валяются на траве, тротуаре или на полу. Нельзя прибегать к обману и доставать их из мусороприемников, нельзя менять форму с помощью ножниц. Все должно попасть в коллаж в том виде, в каком было найдено. Идея проекта состоит в том, чтобы создать интересную композицию, достойную быть выставленной в художественной галерее.
Глаза Костопулоса превратились в две черные щелочки.
— Вы хотите сказать, что записка, которую моя секретарша оставила на этом столе, стала частью вашего коллажа?
— Да. Но я не брала ее с вашего стола. Должно быть, секретарша проветривала помещение, и от сквозняка записка слетела на пол.
Пока Сэм говорила, Костопулос провел загорелой рукой по густым, черным как смоль волосам, и Сэм запнулась. Почему-то ей стало трудно сосредоточиться.
Что же с ней не так? До сих пор она никогда не испытывала серьезного интереса к мужчинам, которые ухаживали за ней. Так почему же Костопулос, совершенно незнакомый человек, с первой минуты зажег в ней огонь, разгоравшийся все сильнее с каждой репликой?
— Ваше объяснение настолько абсурдно, что я склонен вам поверить.
— Мое объяснение не более абсурдно, чем то, что у вас на стене висит картина Пикассо.
Он захлопал длинными ресницами.
— Какое отношение имеет картина Пикассо к этому разговору?
Очевидно, он не привык, чтобы кто-то ему противоречил. Сэм чувствовала, что говорит лишнее, но остановиться уже не могла.
— Отношение самое прямое, — заявила она. — Вы любитель искусства, а сами, очевидно, не можете провести даже прямую линию. — Ошибка номер девять или десять. Сэм сбилась со счету, но это не имело значения. — А вот доктор Гиддингс — истинный художник, он понятия не имеет о той шикарной жизни, к которой привыкли вы. Но дело в том, что вы оба любите Пикассо. В то время, как вы тратите миллионы на приобретение его картины, чтобы любоваться ею, сидя в удобном кожаном кресле, мой преподаватель, который, возможно, надолго останется легендой после своей смерти, прозябает в нищете. Но он научил нас любить и понимать искусство. Он хотел, чтобы мы прониклись убеждениями Пикассо...
Костопулос недоуменно уставился на нее.
— Какими еще убеждениями?
— Пикассо считал, что художник — это вместилище для эмоций, которые приходят отовсюду — с неба, с земли, от мимолетного образа, от паутины, сотканной пауком, от клочка бумаги. Мы должны выбирать то, что для нас хорошо, там, где мы можем это найти.
У Костопулоса был такой оторопелый вид, что Сэм поняла: он считает ее ненормальной. Ну и пусть, решила она.
Минуту, показавшуюся Сэм вечностью, Костопулос молчал, изучая ее недоверчивым взглядом.
— И где же это... гм... произведение искусства? — с нескрываемой издевкой спросил он наконец.
Саманта ощутила приток адреналина, который побуждал ее говорить вещи, обычно приносившие ей неприятности.
— В университете.
— Очень хорошо. Тогда мы немедленно поедем туда.
— Боюсь, ваша записка уже накрепко прилипла к клею. Если я попытаюсь ее оторвать, это погубит коллаж.
Последние слова Сэм произнесла дрожащим голосом. По правде говоря, она надеялась, что коллаж станет ее пропуском в блестящее будущее, и не собиралась рисковать своей работой. Ни ради миллиардера Костопулоса, ни ради кого-либо другого!
— Если бы мне даже удалось ее отклеить, скорее всего, вы не сможете прочитать то, что было на ней написано.
Он нетерпеливо повел плечами.
— Тогда лучше начинайте молиться, чтобы боги сегодня милостиво улыбались вам. Мне нужен этот телефонный номер, и бессмысленно пытаться отговорить меня с помощью увлажнившихся глаз.
— Что?! — возмущенно воскликнула Саманта.
— Что слышали. А теперь должен вас предупредить: женские слезы не оказывают на меня ровным счетом никакого воздействия.
Сэм заскрипела зубами.
— Да вы просто самовлюбленный денежный мешок! Вы считаете себя всемогущим богом, который может заставить дрожать простых смертных одним взмахом бровей. Что ж, у меня для вас плохие новости, мистер Кофолопогос, или как вас там зовут... — Она стукнула себя кулаком в грудь. — Меня вам не запугать. Кто бы ни оставил для вас тот номер, он позвонит снова. И если ваша секретарша так вышколена, то ей следовало записать номер в одном из тех блокнотов, которые оставляют копию. Ни один телефонный номер на свете не может быть важнее, чем моя дипломная работа!
