Дверь открыла экономка, пышная женщина средних лет. Взяв у Кэролайн пальто, она повесила его на вешалку в прихожей.
– Мистер Каррэн ждет вас в своем кабинете, – сказала она, с одобрительной улыбкой оглядывая аккуратную прическу, скромный шерстяной костюм и простые короткие сапожки няни. – Дверь слева.
Пройдя на дрожащих ногах через покрытую ковром прихожую. Кэролайн постучала.
– Войдите, – раздался до боли знакомый низкий голос, который она не слышала уже четыре года.
Она судорожно сглотнула, вспотевшая от волнения рука скользнула по ручке двери, и Кэролайн невольно замешкалась, прежде чем вошла в заполненный книгами кабинет.
Мэтью Каррэн сидел за полированным письменным столом. Перед хозяином дома лежала пачка бумаг. Деловой костюм, видимо, тяготил его: он сбросил пиджак и ослабил галстук. Закатанные рукава рубашки обнажили худые мускулистые руки, поросшие темными волосами.
При появлении Кэролайн он встал. Его взгляд медленно, с интересом скользил по ней.
Он стал как будто выше и шире в плечах, но строгое лицо, черные волосы и красивые золотисто-зеленые глаза были прежними.
От нахлынувших воспоминаний у Кэролайн голова пошла кругом, и снова, как и накануне вечером, она почувствовала страшную слабость.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил он.
– Да… – Она сглотнула. – Нормально, спасибо.
– Может быть, присядете?
Когда она с благодарностью опустилась в кресло, стоявшее напротив стола, Мэтью снова занял свое место и участливо произнес:
– Вы побледнели. Вам плохо?
– Нет.
– Вы часто брали выходные, когда работали у миссис Эймсбери?
– Договоренность была такая: один раз в неделю и каждый второй уикенд. Кроме того, дополнительно вечер, если нужно.
Правда, выходными она редко пользовалась.
– Я имею в виду – дни по болезни и тому подобное.
– Нет. Я совершенно здорова.
Внимательно вглядевшись в нежный овал ее лица, он пожал плечами и сказал:
– Если вы планируете работать у меня, нам нужно будет получше узнать друг друга. Не возражаете, если я попрошу вас для начала немного рассказать о себе? – Прежде чем она успела ответить. Мэтью добавил: – У вас очень приятный голос, но вы говорите скорее как англичанка, чем как американка.
Кэролайн застыла. Она совершенно не подумала ни о своем голосе, ни о своем акценте.
Поскольку она молчала, он нетерпеливо спросил:
– Вы англичанка?
– Я родилась в Лондоне, но у меня двойное гражданство.
– Расскажите мне о своих родителях. – (Она удивленно взглянула на него.) – Вопрос о происхождении, я думаю, вполне уместен.
Он ничего не знал раньше о ее семье, поэтому Кэролайн было нечего опасаться.
– Мой отец родился в Нью-Йорке. Он был писателем и журналистом. Работая в Лондоне, встретил там мою мать. Она была фотокорреспондентом в газете. Они стали работать вместе, потом поженились. Через год родилась я. Мы жили в Лондоне, а когда мне исполнилось пятнадцать лет, переехали в Нью-Йорк.
– Вы были единственным ребенком?
– Да. Только это меня и огорчало.
– Значит, у вас было счастливое детство?
– Очень. Я всегда ощущала, что меня любят и обо мне заботятся.
– Ваши родители все еще живут в Нью-Йорке?
Кэролайн помотала головой.
– Делая репортаж о пожаре на химическом заводе в Нью-Джерси, они погибли во время взрыва.
– Это было давно?
– Когда я училась последний год в колледже.
– Вы позволите спросить, сколько вам лет?
Кэролайн запнулась, а потом ответила:
– Почти двадцать шесть. – И поняла по его лицу, что он считал ее старше.
– А сколько времени вы работаете няней?
– С момента окончания колледжа. – Кэролайн почувствовала угрызения совести, сказав неправду, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Мэтью Каррэн испытующе посмотрел ей в лицо своими золотисто-зелеными глазами. Сила его взгляда всегда была такова, что могла согреть или заморозить. Сейчас, когда он словно почувствовал, что она лжет, взгляд его можно было назвать ледяным.
Через минуту он перевел разговор на другую тему:
– Ваша нынешняя хозяйка требует, чтобы вы носили форму?
– Нет.
– Вы станете возражать против формы?
Кэролайн закусила губу и ответила:
– Нет.
– Почему вы решили работать няней?
– Я люблю детей.
– Может быть, вы считаете, что работа няни – легкий вид заработка? – спросил он елейным голосом.
Кэролайн была уязвлена.
– Я никогда так не считала.
Мэтью пристально посмотрел на нее и, скривив свой красиво очерченный рот, спросил:
– А что вы умеете помимо того, что «любите детей»?
Она вспыхнула.
– Я закончила все существующие курсы по уходу за детьми, их развитию, питанию и оказанию первой помощи.
– Что самое важное, по-вашему, в жизни ребенка?
– Безопасность и привязанность, – не задумываясь, ответила она.
Секунду он, кажется, находился во власти какого-то сильного чувства. Потом оно ушло. И худощавое смуглое лицо Мэтью Каррэна стало бесстрастным.
Боясь встретиться с ним глазами, Кэролайн перевела взгляд на его руки – хорошей формы, мускулистые, с длинными пальцами и ухоженными ногтями.
– Вы курите?
– Нет.
– Пьете?
– Нет.
– Но у вас, без сомнения, есть мужчина.
Он словно издевался над ней. Она вдруг страшно пожалела, что подвергла себя такому испытанию.
– Нет.
Яркие зеленые глаза прищурились.
– Да перестаньте… Каждый человек имеет право на личную жизнь. Но я хочу быть уверенным, что ваша личная жизнь будет не в ущерб вашим обязанностям. Когда бабушка Кетлин умерла… – (Кетлин, подумала Кэролайн, они назвали ее Кет-лин), – и мне пришлось нанимать няню, я допустил большую ошибку. – Губы Мэтью Каррэна превратились в тонкую линию. Он сурово добавил: – И я не собираюсь эту ошибку повторять.
– Даже если бы в моей жизни и был мужчина, я бы никогда не позволила, чтобы это отразилось на том ребенке, за которым я ухаживаю, – спокойно сказала Кэролайн. – Но такового не существует.
От волнения ее лицо покрылось испариной. Чувствуя, что очки начинают сползать с носа, она подтолкнула их пальцем ближе к переносице.
– Почему вы носите очки?
Его вопрос обрушился на нее с внезапностью гремучей змеи.
– Простите?
– Я спросил, зачем вы носите очки?
– Потому что… они мне нужны.
Мэтью встал, наклонился через стол и, не спросив ее разрешения, снял с нее очки. Пока она приходила в себя, он внимательно всматривался в ее ясные аквамариновые глаза.
Что бы он в них ни увидел: напряжение, боль, одиночество, грусть, – он не выказал никаких признаков того, что узнал ее.
