– Фернандо, любимый! – Она бросилась к нему. – Я не знаю, как это произошло, ума не приложу, почему Пер здесь…
– Ты не знаешь, почему он у тебя в постели? – Фернандо стал бледнее смерти. – Ты… ты… Потаскуха! – Он снял с пальца обручальное кольцо и швырнул его ей под ноги. – Вот! Отныне нас ничто не связывает!
– Фернандо, выслушай меня!..
– Не хочу ничего слушать! Не желаю иметь с тобой ничего общего!
– Фернандо… – простонала она.
Как ураган он вылетел из комнаты. Бенедикт бросилась за ним, но было уже поздно: он захлопнул за собой дверь номера, да так, что стекла задрожали.
В отчаянии она уткнулась в диванную подушку и зарыдала.
– Бенед-дикт, – послышался чей-то голос. На нее пахнуло перегаром.
– Кто это был? – Пер Лагерфест склонился над ней и попытался ее погладить. – Он тебя обидел?
Через пять минут Бенедикт, собрав вещи, вылетела из номера. А Пер еще долго сидел на полу и недоумевал, почему ответом на его полные сочувствия слова стала увесистая пощечина.
В эту ночь в «Вестон-отеле» был лишь один человек, которому происшествие доставило неподдельное наслаждение, – Мариетта Дарси.
Она здесь, и наконец-то, после двух лет разлуки, он ее увидит. Хотя в группе туристов было человек пятнадцать и одеты они были во всевозможные наряды – в конце концов, они же приехали из разных стран, – Фернандо дель Альморавида без труда выделил среди них экскурсовода, молодую женщину в простом, но элегантном костюме. Она не заметила его – и потому, что в этот момент что-то отвечала туристу-скандинаву, и потому, что он был слишком далеко, и потому, что уже стемнело. А вот Фернандо был наготове и сразу же увидел ее.
– Бенедикт… – Он выдохнул это имя, не успев даже еще как следует разглядеть ее.
Ведь прошло два года с тех пор, как они виделись в последний раз. Но что значит это время! Он узнает ее где угодно – ее золотистые волосы, которым луна придала такой необычный оттенок, ее изящную фигуру, даже шаль, наброшенную на плечи, не могла бы носить ни одна другая женщина.
Фернандо быстро отступил в тень переулка. Еще не хватало, чтобы она заметила его. Нет, им придется встретиться, но не так быстро. Он должен подойти к ней неожиданно, убедившись, что она ничего не подозревает.
А пока остается только смотреть и ждать.
– Дамы и господа, перед нами развалины замка принца Менсенского. Замок был построен шесть с половиной столетий назад…
А этот звонкий голос! Актерское образование ей пригодилось: хотя Фернандо стоял далеко, ему было слышно каждое слово.
– Разумеется, то, что мы видим сейчас, лишь жалкие остатки грандиозного комплекса, бывшего в то время подлинным административным и культурным центром Майербаума и прилегающих земель Нижнего Рейна, однако даже по сохранившимся деталям мы можем судить, насколько сильное впечатление производил замок на случайно забредшего путника и на окрестных крестьян.
Ах, Бенедикт, сказал Фернандо, если бы ты знала, какое впечатление производит один только звук твоего голоса!.. Голоса, который я не слышал уже два долгих года!
А ведь когда-то этот голос был для меня таким знакомым, таким родным. Когда-то этот голос говорил со мной о любви и верности, о нежности и страсти… И я влюбился, впервые в жизни влюбился по-настоящему и понял, что никого больше не полюблю. Потому что только тебе одной, Бенедикт, принадлежит мое сердце и в нем нет места для другой женщины.
Ты презрела мою любовь, растоптала ее, но она не погибла…
Фернандо разозлился на себя. Ведь стоило ему ее увидеть, и он снова принялся терзать себя воспоминаниями о прошлом! Хватит! Нельзя раскисать, иначе он никогда не осмелится показаться ей на глаза, заговорить с ней. А зачем же он тогда пришел сюда, если не ради этого?
– …разрушенного в ходе Реформации, – закончила Бенедикт.
Пора! Фернандо вышел из своего укрытия и направился к группе туристов. Издалека они, вероятно, приняли его за сотрудника музейного комплекса, которому что-то понадобилось выяснить у экскурсовода. А сама Бенедикт стояла к нему спиной, и поэтому-то для нее появление бывшего мужа явилось полной неожиданностью. Как и было задумано.
Он остановился на полпути, зная, что высокие здания, расположенные вокруг, далеко разнесут эхо его слов.
– Бенедикт, – сказал он негромко.
Она была настолько увлечена своим рассказом, что отреагировала не сразу. Продолжала объяснять что-то, указывая на памятник старины, и Фернандо пришлось повторить, уже чуть громче:
– Бенедикт…
– Дикт… дикт… – эхом разнеслось кругом. Вот теперь уж наверняка услышала!
Она дернулась и едва не упала: ее высокий каблук попал в просвет брусчатки мостовой.
Только один человек на свете мог произнести ее имя вот так, на французский манер, с ударением на последнем слоге. Окружающие обычно обращались к ней «Бен», а если уж и называли полным именем, то ставили ударение как полагается.
Но он всегда говорил, что его язык слишком нежен, чтобы коверкать такое красивое имя. Он будет произносить его на одном из трех самых красивых языков, которые знает, – так, как его произносят французы. К сожалению, говорил ей Фернандо, в итальянском и испанском – двух других красивейших языках – этого имени не встретишь.
Фернандо… Но откуда он здесь? Ведь он ушел из ее жизни два года назад, уехал за тысячи километров отсюда. С тех пор они не общались и жили так, будто находятся на двух разных планетах.
Нет, это не он!
– Добрый вечер, дорогая, – сказал Фернандо, теперь уже на родном, испанском.
Бенедикт обернулась, моля Господа, чтобы ее предположение оказалось ошибочным. Вдруг это просто чья-то дурная шутка?
Но нет!
– Фернандо… – едва выговорила она. – Это ты?
Конечно, он, кто же еще! Широченные плечи, рост – мечта баскетболиста, курчавые черные волосы и блестящие глаза. А когда он вплотную приблизился к ней, развеялись последние сомнения.
За время, что они не виделись, он немного изменился. Возмужал, его походка стала твердой, уверенной, но при этом не потеряла прежнего изящества и легкости. Голос сохранил бархатистые полутона, но теперь звучал мощно, властно, как у человека, который знает, что хочет, и не отступится, пока этого не получит.
– Добрый вечер! – Он отвесил ей поклон, явно наслаждаясь театральным эффектом, сопровождавшим его появление. – Я счастлив снова тебе видеть. – На его лице сияла улыбка. Но отнюдь не улыбка радости. Белые зубы обнажились, придавая его смуглому рту хищное, угрожающее выражение.
Бенедикт попыталась прийти в себя. Удивление удивлением, но нельзя же доставлять ему удовольствие видеть, как она растерялась!
