Еще он постоянно носит маленький деревянный крестик на обычной черной веревочке. Он бы мог себе купить золотой или серебряный, но и эта вещь дорога ему «как память», подарена другом из Калифорнии.
Он не изменился с тех пор – угольно черные, чуть взъерошенные волосы, небольшая щетина. Любимые словечки: «да ну!» или «ну да!». Он вставляет их при каждом удобном случае, а как часто – зависит от настроения. Прошло уже три года с момента нашего знакомства, и я теперь очень хорошо знаю его. Как своего родного, любимого… старшего брата.
Я снова вспоминаю нашу первую встречу. Вот он – такой родной и милый, сидит напротив и зовет меня на «вы».
– Лиззи, а это ваши работы? – Он взглянул на толстую папку, пожелтевшую от времени.
– Да, это эскизы к моим работам. Еду налегке. Сами картины мне вышлют родители, когда сообщу им адрес… В Нью-Йорке будет конкурс молодых талантов. Я хочу попытать счастья.
– Мероприятие проводит Ник Ричмонд? – Мэт не отводил глаз от папки с моими рисунками.
– Не знаю. Знаю только, что оно состоится в галерее «Пичхаузер», через три недели.
– Да. Ник – владелец этой галереи. Он обычно ходит, все осматривает и молчит. По нему никогда не поймешь, каков будет результат. Он может поморщиться у картины, а потом сказать, что она самая лучшая на всей выставке. – Мэт улыбнулся и посмотрел на мое испуганное лицо. – Да не беспокойтесь. Вы талантливая, и он обязательно это заметит. Может, я смогу вам помочь? Я знаю его вкус. Дайте взглянуть на ваши работы.
Я молча развернула папку и передала эскизы собеседнику.
Он долго и серьезно в них всматривался. Перебирал листы, смотрел на вытянутых руках, сдвигал брови и порой улыбался.
– Вы импрессионист? – спросил он.
– Я как-то не задумывалась… – Мне стало стыдно – я считаю себя художницей, а к какому течению принадлежу, не знаю, не забивала себе этим голову, просто рисовала от души.
– Расскажите подробней: что вы любите изображать, где и как… – Мэт с искренним интересом ждал ответа.
И я поведала ему, что мне нравится писать картины под открытым небом: на берегу моря, у пруда, в парке. Я люблю всматриваться в объект и видеть его прошлое, настоящее и будущее. Люблю создавать ощущение сияющего солнца, вибрации света и воздуха, вбирать насыщенные краски природы. И что мне дорого каждое мгновение, которое оживает на холсте и преображается в собственную независимую жизнь.
– Да вы точно импрессионистка! – Мэт достал один рисунок. – Вот этот самый подходящий для выставки. Он понравится Нику.
Я взглянула. На бумаге оживал пруд с белыми лебедями. Я написала его, когда была влюблена, скорее всего, в первый раз. Картина была насыщенна красками. Она заряжала какой-то необъяснимой энергией, но в то же время успокаивала.
– А что для вас живопись? – спросил меня потом Мэт.
Я ответила, что живопись – это способность выражать невидимое через видимое. Мэт задумался и покачал головой в знак согласия. Это определение я прочла в умной книжке и старалась придерживаться его, как правила, – никогда не бралась за сюжет, если он не нес в себе глубокого смысла.
– А чем вы занимаетесь? – Мне тоже захотелось узнать больше о собеседнике.
– Я всегда нахожусь возле искусства, порой кажется, что мы одно целое. Часто хожу на выставки, показы и премьеры. Я журналист светской хроники. Больше люблю писать о взлетах знаменитостей, нежели о грязных интимных сценах. – Он посмотрел в окно на мелькающие мимо картины природы, отходящей ко сну.
– Это интересно. А Ника Ричмонда вы хорошо знаете? – спросила я с огромнейшим любопытством.
– Ну да. Довольно близко. Я, можно так сказать, его спас. Однажды один неприличный журнальчик посвятил Нику целых три страницы – фотографии Ричмонда, развлекающегося с молоденькими девочками. Сразу по всему Нью-Йорку, что там, по всему континенту разнесся скандал. Ну я и смекнул – Ричмонду надо помочь. Я раздобыл фотографии с какой-то закрытой вечеринки, где издатель того самого журнальчика вел себя ничем не лучше Ника. Вскоре редакция опубликовала извинения Ричмонду и выплатила круглую сумму за вторжение в его личную жизнь. Репутация Ника была спасена.
Ну надо же, подумала я. Мэт выглядит простаком, а в голове у него, как оказалось, работает много шестеренок.
– Лиззи, возможно, и вы в скором будущем станете известным человеком, я хочу вам помочь.
– Да? Вы познакомите меня с Ником? – загорелась я.
– Возможно, но это не первое, что сейчас нужно сделать. В Нью-Йорке у вас есть родственники, у которых можно остановиться? – Мэт посмотрел мне в глаза.
– Нет. Я сниму номер в гостинице на первое время, пока не найду подходящее жилье.
– У меня есть знакомый. Он владеет пансионатом. Комнаты, правда, маленькие, но все необходимое есть. Да и плата низкая по сравнению с отелями.
Мне, конечно, стало жутковато: Нью-Йорк, ночь, невесть какой пансионат. Малознакомый мужчина по имени Мэт, а может, он никакой и ни Мэт? Вдруг он аферист, а его знакомый в пансионате – владелец публичного дома… Меня охватила паника. Я посмотрела на соседа по купе, он спокойно ждал моего ответа. Мой взгляд привлекла папка с рисунками…
– Я согласна.
Такси мчалось по городу. Я завороженно смотрела на мелькающие мимо соблазнительные вывески ресторанов, бутиков с дорогущей одеждой, кинотеатров. Я никогда не видела столько рекламы, столько огромных домов, упирающихся в темное небо, широких мостов и многочисленных автомобилей.
Мэт сидел рядом и спокойно слушал радио, играющее в машине.
– Вы никогда не были в Нью-Йорке? – спросил он, заметив мое восхищение.
– Нет… – Я с жадностью изучала вывески.
– Тогда понятно… – прошептал он и опять замер.
Ярко-желтая машина остановилась у небольшого дома, который находился далеко от центра города. В здании горели окна, и свет озарял шикарный сад, прилегающий к пансионату.
Почему-то мне сразу стало легко, мысли о публичном доме отпали. Мэт взял сумки, и мы зашли внутрь.
Когда мы поднялись на крыльцо, Мэт постучал в деревянную дверь. Послышалось громыхание засовов.
– О, Мэт! Как жизнь? – Мужчина средних лет, в растянутой футболке и засаленных спортивных штанах, протянул моему проводнику руку.
– Отлично! Как у тебя? – Мэт крепко пожал ему руку.
– У меня все хорошо. Сейчас показывают футбольный матч по TV. Заходи, попьем пивка, поболеем за наших, как в старые добрые времена!
– Извини, Джон! В следующий раз. Я по делу. Мне нужна комната для этой милой леди. – Мэт хлопнул по плечу хозяина пансионата.
– Вам повезло. Сейчас несколько комнат свободно. – Мужчина добродушно взглянул на меня. – Джон Кински, – представился он.
