предельно осторожной, чтобы не выдать себя.
— Да так, ходила сегодня на пилатес, — равнодушно пожимаю я плечами, как будто это не я только что застукала у себя в спальне собственного мужа, сношающего какую-то грязную девку.
Ведь я, как никто другой знаю, что это была всего лишь прелюдия.
Прелюдия, чтобы разделаться со мной.
— На пилатес? — переспрашивает, словно проверяя меня, мой муж, и подходит ко мне вплотную. Всё еще полностью раздетый, как и был, когда я застукала его с этой проституткой. — И с каких это пор, скажи мне, ты вдруг полюбила пилатес? — в его хищных глазах пляшут бешеные дьявольские огоньки, и он стоит совсем близко, принюхиваясь, словно дикий зверь.
Что он хочет учуять?
Запах чужого мужчины?
Но я всегда принимаю душ.
После занятий спортом.
Алик втягивает ноздрями воздух, прижавшись к моей шее, и я вся начинаю дрожать.
Он всегда так действует на меня. И даже сейчас, когда я безумно боюсь его.
Но и безумно хочу.
Рука моего мужа задирает подол моего скромного платья до колена6 ничего более откровенного я никогда бы не могла себе позволить на людях, и пробирается выше, к моим трусикам.
Проводит пальцем по тонкому батисту.
— А ты ведь меня хочешь, малыш, — удовлетворённо произносит он хриплым от возбуждения голосом, и я чувствую, как мне в живот упирается его возбуждённый член. — Ты уже совсем мокрая, — прижимает он меня к себе, стискивая в своих стальных объятиях, и я сама себя ненавижу в эти моменты.
В моменты, когда он домогается меня.
И когда я безумно совершенно бесконтрольно желаю его.
Словно он меня околдовал, взял в свой безвременный плен. Навсегда.
— Смой с себя для начала эту шлюху. Ты воняешь, — дерзко отвечаю я своему опасному мужу, и вижу, как начинают ходить желваки под его кожей.
— А ты что, ревнуешь, малыш? — спрашивает он меня, и его палец пробирается выше, раздвигает мои складочки, вторгается в мой запретный терем.
— К проститутке? — усмехаюсь я. — Чтобы ревновать, надо любить, ведь правда? — смотрю я на него, не отводя взгляда, и понимаю, что я это сказала зря.
— Значит не любишь?! — и два пальца начинают трахать меня. — И вся течёшь, когда я подхожу к тебе? — уже грубо рвёт он на мне моё дорогое платье, как порвал до него тысячи других. — Я же знаю, что ты меня любишь, — кусает он меня за шею.
И я вскрикиваю. От боли. И острого наслаждения.
Алик хватает меня, как тонкую тростинку и взваливает себе на плечо, направляясь в ванную. И я болтаюсь в разорванной одежде, пока он совершенно голый несёт меня и ставит прямо в душевую кабинку.
Ставит меня на холодный итальянский мрамор и включает душ.
И я задыхаюсь под едва тёплыми струями, которые струятся по моим волосам, лицу, одежде, смывая с меня всю мою напускную смелость и дерзость.
А Алик срывает с меня лоскуты прилипшей одежды, отбрасывая их на пол, и поворачивает к себе спиной, крепко намотав мои длинные светлые волосы себе на кулак.
— Ну что, теперь я достаточно чист для тебя, малыш? — хрипит он мне на ухо, кусая за загривок, и бешеное тепло разливается по низу моего живота, прямо перед тем, как член моего мужа яростно врывается в меня, и я вся растекаюсь по успевшему нагреться кафелю, расплющиваюсь грудью и животом по плитке, пока мой ненасытный зверь сильными толчками трахает меня, оттягивая мою голову назад за волосы.
За все эти годы, что мы вместе он слишком хорошо изучил моё тело, слишком хорошо знает, на какие кнопки надавить и за какие ниточки потянуть. И я в его руках — лишь безвольная живая кукла.
Кукла, которая его ненавидит.
Но не может жить без него.
И я сама никогда не вырвусь из этого порочного круга, я это уже поняла.
— Я же знаю, что тебе нравится, малыш, — рычит он мне глухим голосом на ухо Алик, — как тебе нравится, — впечатывает он меня в стенку душевой кабины, пока моё содрогающееся о наслаждения тело растворяется сахарной ватой под дождевыми тёплыми струями. — Вот так, — глухо стонет он, пока я кричу от сладких конвульсий, кончая в меня.
Он одержимо безумно хочет детей. От меня.
И я так же одержимо и безумно боюсь забеременеть.
Потому что тогда я потеряю окончательный контроль над собой и своей жизнью.
Сейчас у меня есть хоть какая-то иллюзия, что я хозяйка своей судьбе.
Но только до тех пор, пока я одна.
И сегодня я была у своего гинеколога, которая поставила мне новую спираль вместо старой.
Никто не должен об этом знать. Потому что если бы Алик нашёл у меня таблетки, он бы меня убил. Расквасил бы моё лицо в кровавый фиолетовый ком, а потом бы ещё и отымел.
Это я знаю наверняка.
И ненавижу себя за то, что не могу убежать от него.
Не могу никуда скрыться.
Найти в себе силы сделать хоть что-то стоящее в этой жизни.
Сегодня мне просто повезло, что мой обман не вскрылся. Хотя я уверена, что Алик прикажет проверить мою студию пилатеса, и там, конечно же, подтвердят, что я там была. А как же ещё. И подтвердят, что там были только женщины.
Потому что я не могу появляться в спортивном клубе, если на меня там будут пялиться другие мужчины. Это я уяснила для себя сразу, как только Алик взял меня себе.
Купил. Забрал за долги.
Просто присвоил себе, как драгоценную вещь.
Как одну из тех, какими набит наш огромный безжизненный замок.
Мы лежим на смятых простынях после наших жарких занятий любовью, потому что то, чем мы занимались — это любовь?
Или я всё-таки совсем не разбираюсь в жизни?
Алик навалился на меня всем своим огромным тяжёлым телом, даже сейчас, рядом с ним, в нашей спальне, не отпуская меня ни на секунду от себя.
От своего контроля.
А я смотрю в потолок с вертящимся там вентилятором и думаю, думаю, думаю.
Думаю, как мне исправить мою навсегда поломанную жизнь.
Смириться и жить рядом с этим монстром? До тех пор, пока он не
