— Мы оба знаем, что произошло бы, — резко произнес Алехандро, отходя от Брин и засовывая руки в карманы брюк. — Мы стали бы любовниками.
— Нет…
— Да, Брин, — мягко возразил Алехандро. — И почти уже стали ими.
— Вы — презренный тип! — возмутилась она.
— Я просто честен, — поправил он ее. — С собой. И с другими людьми. Эта честность была и между нами с Джоанной семь лет назад. Мы не любили друг друга, но была взаимная симпатия, нас влекло друг к другу. Именно влечение и толкнуло нас в объятия друг друга. То самое влечение, которому мы с вами поддались прошлым вечером…
— Нет…
— Что вы говорите, Брин? — Он явно издевался. — Что же вы тогда чувствовали вчера, если не влечение? Уж не любовь ли ко мне? — спросил он насмешливо.
Нет, конечно! Она не любила его!
Он был ненавистен ей! Высокомерный! Язвительный!
— Так что? — безжалостно продолжал Алехандро.
— Нет, конечно, нет…
— Конечно, нет, — с усмешкой эхом отозвался он. — Но вы позволили мне касаться вас, ласкать, целовать…
— Остановитесь! — воскликнула Брин. — Пожалуйста, прекратите! — И она отвернулась, вся дрожа.
— Хорошо, я остановлюсь, — Алехандро тяжело вздохнул. — Но вы притворщица, Брин Салливан. Вы обманываете себя, пытаясь убедить в том, что вы не подвержены тому чувству, которое толкнуло нас с Джоанной друг к другу семь лет назад.
Брин и сама понимала, что обманывает саму себя, что она ни за что не отказалась бы заняться любовью с Алехандро вчера вечером. Она хотела его, и это томительное желание не отпускало ее еще долгое время спустя.
И до сих пор не отпускает…
— Вы обвиняете меня в том, что Джоанна осталась одна, будучи беременной, что четыре года растила Майкла без отца, — решительно продолжал Алехандро. — Я могу оправдаться только тем, что это был выбор Джоанны…
— Потому что вы женились…
— Дело не в моей женитьбе. Джоанна сама решила не сообщать мне ни о беременности, ни о существовании Майкла, — беспощадно продолжал Алехандро. — И если кто и должен быть в ярости, то это я, а не вы, — заключил он категорически. — Я огорчен тем, что не знал Майкла до сих пор, да. Но я не обвиняю Джоанну за тот выбор, который она сделала. Это было ее дело, в конце концов.
Он был прав. Брин прекрасно понимала это. Но ей куда легче было сердиться на здорового и высокомерного Алехандро, чем на навсегда ушедшую Джоанну, храбрую, независимую, почти сестру.
— Я не намерен больше обсуждать с вами эту тему, Брин, — сказал Алехандро. — Прошлое — в прошлом. Джоанны больше нет. И разговоры о том, что случилось семь лет назад, бессмысленны. Держите свои мысли на этот счет при себе… Я уверен, что у вас есть еще много не менее приятных суждений обо мне, — добавил он иронично. — Но не надо думать плохо о Джоанне.
Он немного успокоился.
— Она была свободолюбивым, сложившимся человеком. Когда мы встретились, Джоанна была женщиной, которая понимала свою душу и тело, и такой она осталась в моей памяти. Единственно, что сейчас важно, — это Майкл. Он — самое главное в жизни, — отрывисто заключил Алехандро.
— С этим я согласна, — сказала Брин очень тихо.
— Неужели? — Алехандро произнес это так, словно сказанное Брин его невероятно удивило.
Подняв голову, Брин посмотрела ему в лицо. В глазах Алехандро было изумление.
— Да, согласна, — подтвердила она печально. — И впредь постараюсь не быть такой… лицемерной ханжой, — добавила она.
Алехандро изучающе смотрел на нее из-под полуприкрытых век, размышляя над тем, что Брин имела в виду, произнося последнюю фразу. Хотела ли она дать понять ему, что больше не допустит возможности заняться с ней любовью?
Он понимал, что это было бы разумным, правильным. Но благоразумие — это было совсем не то чувство, которое вызывала в нем эта женщина.
Алехандро очень хотел ее прошлым вечером, ощутил ее ответный трепет и сейчас, когда коснулся ее несколько минут назад и понял, что не может гарантировать того, что при определенных обстоятельствах ситуация не повторится…
— Вы правда постараетесь, Брин? — слегка поддел ее Алехандро.
Она сжала губы.
— Да.
— Тогда и я постараюсь тоже, — пробормотал он, — хотя это не совсем подходящая комната для обещания такого рода. — Он с усмешкой огляделся вокруг.
Алехандро вдруг представил себе обнаженную Брин, лежащую с ним на этой его кровати. Стройные ноги Брин, покрытые золотистым загаром, переплетены с его ногами. Каскад огненного шелка ее волос на его груди… Эти мысли явно шли вразрез с только что данным обещанием.
— Я вернусь к Майклу и посижу с ним. — Брин резко отпрянула от него.
— Брин… — Алехандро удержал ее за руку.
Она подняла на него глаза. Он смотрел на ее прекрасное, немного бледное лицо, в темно-синие настороженные глаза, и его снова затопило желание целовать ее, касаться, ласкать. Но вместо этого он хрипло произнес:
— Мне снова надо уехать сегодня вечером на ужин. Но перед отъездом я поговорю с Майклом.
Нетрудно было догадаться, с кем ужинает этим вечером Алехандро.
— Уверена, что Майклу этого бы хотелось, — тихо произнесла она.
— А вы, Брин? — чуть осипшим голосом спросил Алехандро. — Чего бы хотелось вам?
Ей бы хотелось, чтобы он не поехал к Антонии Рейг, а остался с ней этим вечером. Они бы говорили, смеялись, а потом медленно, не торопясь, любили бы друг друга.
Безумие какое-то!
Брин вскинула подбородок. Она должна справиться с этими чувствами и будет что есть сил бороться с ними.
— Пока Майкл спит, я хотела бы быстро принять ванну перед ужином, — ушла она от ответа.
Представив себе обнаженную Брин, ее длинные загорелые ноги, волосы, небрежно заколотые на макушке, когда она расслабленно лежит в джакузи, Алехандро почувствовал, что теряет остатки самообладания.
Он почти оттолкнул Брин от себя. Выражение его лица стало жестким и отчужденным.
— Идите и примите ванну, если хотите, — сипло произнес он, стремясь поскорее изгнать ее образ из своих мыслей, — а я пока побуду с Майклом.
Брин лукаво посмотрела на него:
— Все-таки решили называть его Майклом?
— Пока да. — Алехандро пожал широкими плечами. — Возможно, в своем желании превратить его в испанца я слишком тороплюсь.
Брин грустно улыбнулась.
— Мне кажется, это разумное решение.
— Разумное, Брин? — Алехандро усмехнулся. — Разве, по-вашему, я способен на разумные поступки?
И не только на разумные поступки. В душе Брин давно признала, что он способен на глубокие чувства, что он порядочен и честен.
