Адам и его вновь обретенная дочь замечательно поладили, а их сходство — цвет волос и глаз и эта берущая за душу, проникающая в самое сердце улыбка — причиняло боль. Внезапно она испытала непреодолимую потребность дотронуться до руки Адама и сказать, что ей очень жаль, и попросить простить непрощаемое…
Потребность была так сильна, что Клодии сделалось страшно. Этот страх заставил ее быстро подняться, забросить рюкзак за спину, схватить в другую руку корзину и двинуться назад к тропинке. Она не нуждается в его прощении. Ему не за что прощать ее!
Она и не подозревала, что ждет ребенка, когда шесть лет назад, он подкараулил ее и сказал, что покидает «Фартингс-холл». Тогда Клодия знала только, что ее сердце разбито. Она не стала слушать, как он объяснит свой поспешный уход. Она знала, почему он уходит: Элен выставила его вон из поместья! И Клодия тогда только пожала плечами и проговорила:
— Хорошо. Тем лучше. Я начала встречаться с другим мужчиной. У него хорошая работа и счет в банке.
Конечно же, никакого другого мужчины и в помине не было, а материальная необеспеченность и неустроенность Адама никогда ничего для нее не значили. Но это был способ хоть как-то отплатить ему, скрыть рану, поэтому она заставила голос звенеть льдом, спрятала лицо под маской равнодушия.
Она поторопилась уйти с гордо поднятой головой, прежде чем постыдные слезы хлынули из глаз. Невыносимая боль терзала Клодию. Она снова и снова вспоминала, как Адам выходит из спальни Элен — раздраженный и злой, поскольку, несмотря на все свое обаяние и мужскую привлекательность, не сумел увлечь эту обольстительную блондинку. Вероятно, прежде он никогда не получал отказа. И еще она вспоминала слова Элен…
— Дай-ка я возьму корзину. — Поравнявшийся с ней, Адам прервал ее размышления о прошлом. Он нес Рози, маленькие ручки крепко держали его за шею, темноволосая головка покоилась на широком плече. Девочка была совсем сонная.
— Я сама справлюсь. Мне не тяжело. — Обида придала ее голосу резкость. Как посмел он так быстро подружиться с ее дочерью? Это она вынашивала свою крошку девять долгих месяцев, она, Бог знает сколько времени, дважды за ночь, выбиралась со слипавшимися глазами из кровати, чтобы покормить ее, а потом, ночь за ночью, не спускала ее с рук, когда начали резаться первые зубки, она заботилась о ней, любила и ставила ее потребности на первое место. А ему стоило только попрыгать с ней в луже — и вот уже Рози его преданная поклонница!
Клодия нахмурилась и ускорила шаг. Жалость? Какая чушь! Он сам своим низким поведением лишил себя ребенка. Она, весьма кстати, вспомнила об этом, чтобы прекратить мучить себя неуместным раскаянием.
Клодия обнаружила, что беременна, только недели две спустя после его ухода. Она понятия не имела, где его искать, даже если бы и захотела. Но она не имела ни малейшего желания. В другой ситуации она, — разумеется, никогда не вышла бы замуж за Фавела. Но шесть лет назад Клодии, напуганной не на шутку болезнью отца и тем, как могло сказаться на нем известие о ее беременности, этот поступок казался самым разумным.
Она была слишком неопытной и юной, чтобы справиться с проблемой своими силами…
— Ты, кажется, решила сломать себе ногу?
Задумавшись, Клодия споткнулась о корень одного из кустиков терновника, обступивших тропинку, и голос Адама, в котором прозвучала холодная, злая насмешка, заставил Клодию стиснуть зубы. Задохнувшись от негодования, она бросила на него испепеляющий взгляд. И увидела с раздражением, которое тут же инстинктивно осудила, что Рози спит, уютно свернувшись на руках человека, о существовании которого еще вчера не подозревала, словно подсознательно догадавшись о связывавших их кровных узах и полностью признав их.
Но это, по крайней мере, давало Клодии возможность нанести ему удар, который он более чем заслужил. До сих пор он командовал, и Клодии просто необходимо дать ему понять, что и она способна нанести ему чувствительный удар, причем в самое болезненное место — по его карману. Деньги прежде были для Адама целью жизни, и едва ли сейчас что-то изменилось.
А пока он будет пребывать в растерянности, она выдвинет свое контрпредложение и, надо надеяться, сумеет повернуть все по-своему.
— Нам надо поговорить, Адам.
Сейчас она полностью успокоилась.
Она отметила, что бровь Адама чуть-чуть приподнялась.
— Неужели? — По обе стороны его губ обозначились скучающие складки. — А я вообразил, что все уже сказано.
Клодия не позволила сбить себя с толку.
— Значит, твое воображение тебя безнадежно подводит. И хотя я помню все довольно смутно, но прежде ты, кажется, не был таким самонадеянным и высокомерным.
Его взгляд сделался жестким.
— Прежде, я не оказывался в подобной ситуации. И не искушай судьбу, Клодия. Если у тебя осталась только очень смутная память о том, что было между нами, — о кипевших тогда страстях, пусть и мнимых, — то это явно говорит о твоей неразборчивости в связях, отчего и вправду ум за разум может зайти. Если добавить к этому манеру, в которой ты, пресытившись, распрощалась со мной, и мотив, который руководил тобой тогда, то я получаю еще одно свидетельство против тебя для предъявления в суде… если у тебя достанет глупости пойти этим путем.
Он обогнал ее и начал подниматься вверх по склону, а Клодия, спотыкаясь, последовала за ним. Нет никакой надежды победить такого изворотливого подлеца, как Адам, — чтобы оправдать себя, он каждое ее слово способен вывернуть наизнанку!
— Там под сосной есть скамья. — Адам остановился и поджидал ее у калитки. — Если тебе есть что сказать, это можно сделать там.
Клодия кивнула, соглашаясь.
Он сел первым и поудобнее устроил Рози на коленях, нежно отвел вьющуюся прядку черных волос с ее лба.
— Итак? — произнес он негромко, не желая беспокоить спящую девочку, но, тем не менее, не скрывая своего раздражения. Ему приходилось терпеть мать ребенка, поскольку она являлась неотъемлемой частью пакета соглашений, но делать вид, что ему это нравится, он явно не собирался.
Прежде, когда Клодия любила его, она не испытывала робости. Они были на равных, чувствовали себя непринужденно друг с другом, почти читали мысли друг друга. И Клодия по своей наивности считала, что они одно целое.
Теперь взгляд дымчатых глаз подавлял, а чувственные губы отнюдь не приглашали к поцелуям. Клодия беспокойно шевельнулась на скамье и подумала — а не лучше ли уступить, позволить ему делать все, как он того желает? Но она тут же машинально тряхнула головой, отгоняя эту малодушную мысль, и потупилась, чтобы не видеть откровенной неприязни в его глазах. Адам нетерпеливо повторил:
