Но этого не произойдет, сердито напомнила себе Шанталь, разгневанная буйством своих ощущений. Она переполнена гормонами и потребностями, которые никогда не будут удовлетворены. Она ведет себя глупо, по-девичьи, а ведь ей уже тридцать лет. Тридцать! Как можно принимать физическое влечение за потребность в эмоциональной близости? Как можно думать, что секс — даже самый невероятный — может дать какой-нибудь ответ?
Шанталь нетерпеливо вытащила из шкафа длинное кремовое платье и отнесла его на кровать. Надев кружевные трусики бледно-голубого цвета, она облачилась в платье, расшитое голубым бисером.
В платье не было ничего необычного, но тончайшая ткань и изящная вышивка превращали его в произведение искусства.
Немного успокоившись, Шанталь посмотрелась в зеркало. После утреннего пребывания на солнце щеки у нее порозовели. Она поняла, что ей нужен не просто секс. Она хочет секса, любви и возможности жить настоящей жизнью — жизнью, в которой она будет обыкновенной женщиной, мечтающей об обыкновенных вещах.
Она хочет жизни, в которой кто-то добрый и сильный будет любить ее. Она хочет жизни, в которой мужчина будет ценить, обожать и защищать ее. Она хочет мужчину, который полюбил бы ее по-настоящему — сердцем, разумом, телом и душой.
Шанталь нашла Деметриса на террасе. Он стоял к ней спиной, глядя на океан, и разговаривал по телефону. Какой счастливец, с внезапной завистью подумала Шанталь. Может позвонить, кому и когда захочет. Должно быть, Деметрис услышал ее шаги. Потому что быстро повернулся. Кивнул ей. Но вместо того, чтобы повесить трубку, он протянул ее Шанталь.
— Кое-кто не может лечь спать, пока вы не пожелаете ей спокойной ночи.
Шанталь замерла, не веря своим ушам. Она подняла на Деметриса глаза, не в состоянии поверить его словам.
Он ободряюще улыбнулся.
— Ваша дочь ждет.
В тот момент, когда Шанталь думала, что больше не выдержит, когда пустота грозила полностью овладеть ее душой, она получила этот подарок.
Шанталь встретилась взглядом с Деметрисом. Она пыталась заговорить, хотела поблагодарить его, но не могла выговорить ни слова.
— Она ждет, — мягко напомнил он ей.
Шанталь кивнула и, дрожа, взяла трубку.
— Лилли! — Она задыхалась, и слезы заструились по ее лицу, когда до нее донесся голос дочери.
— Мамочка! — вскричала Лили. — Мамочка! Мамочка!
Это было невыносимо. Шанталь стиснула зубы.
— Как ты, детка?
— Хорошо. Я скучаю по тебе.
— Я тоже очень скучаю.
Следующие несколько минут они болтали обо всем на свете. По словам Лилли, тетя Джоэль приехала в Ла-Круа, чтобы провести с ней время, и Шанталь безмолвно вознесла сестре благодарственную молитву. Лилли рассказывала обо всем, чем она занимается: уроки музыки, танцев, иностранных языков, занятия в школе. По настоянию семейства Тибоде Лилли была очень загружена.
— Но когда ты вернешься домой? — спросила наконец девочка. — Я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу, чтобы ты приехала домой.
— Я тоже хочу быть дома, — ответила Шанталь, чувствуя, что у нее вот-вот разорвется сердце. Она сделала глубокий вдох и постаралась придать уверенность своему голосу. — Я скоро вернусь.
— Обещаешь?
— Да. — Слезы вновь выступили у нее на глазах, но ей удалось удержать их. — Веди себя хорошо, дорогая. Слушайся бабушку и дедушку.
— Я слушаюсь.
— Знаю. Просто… — У Шанталь дрогнул голос, и, закрыв глаза, она прижала руку ко рту. Она не может сделать этого, не может сказать «до свидания».
Она почувствовала на спине руку Деметриса и, подняв глаза, увидела, что он ободряюще смотрит на нее темными глазами.
Она снова сделала глубокий вдох и взяла себя в руки.
— Я люблю тебя, — сказала Шанталь окрепшим голосом. — И я жду не дождусь, когда увижу тебя и узнаю, чему ты научилась, пока меня не было. Ты не забудешь и расскажешь мне все, как только я приеду домой?
— Я нарисую тебе картинку.
У Шанталь сжалось сердце.
— Правда?
— Я нарисую много картинок — целую книжку, чтобы ты все увидела.
— Мне бы очень хотелось. Очень.
На линии воцарилось молчание, и затем послышался внезапно ставший серьезным голос Лилли:
— Я люблю тебя, мамочка.
Как будто Лилли повзрослела за одну ночь. Шанталь закусила губу, представив лицо дочери с тонкими нахмуренными бровками.
— Я люблю тебя, малышка. Спи крепко.
— Ты тоже, мамочка. Пока!
Шанталь молча протянула Деметрису телефон. Она не могла поднять на него глаза. Ей пришлось отвернуться. Она смотрела на темно-синие волны, на которых играли отблески заходящего солнца.
— Спасибо, — хрипло сказала Шанталь, сдерживая слезы. — Это самый замечательный подарок.
Деметрис ничего не ответил и сунул телефон в карман.
— Это все ваша сестра, — ворчливо сказал он. — Она приехала в Ла-Круа, зная, что нам нужна ее помощь, чтобы устроить этот звонок.
— Она могла не делать этого.
— Конечно. Но сестры обожают вас. Обе. Я целую неделю разговаривал с ними…
— Разговаривали?
— Вы — их кумир, — продолжал Деметрис, как будто она не прерывала его. — Они на все пойдут ради вас.
— Но я старшая сестра, — сказала Шанталь, не желая распространяться на эту тему, потому что разговор с Лилли разволновал ее.
— Даже старшие сестры иногда нуждаются в помощи. — Деметрис не сводил с нее напряженного взгляда. — Им ненавистно думать, что ваш покойный муж плохо обращался с вами.
Шанталь окаменела. Она была удивлена и расстроена.
— Он умер. Теперь это не имеет значения.
Наступило молчание.
— Не имеет значения, что ваш муж жестоко обращался с вами, применяя физическую силу?
Она подняла на Деметриса глаза, чувствуя, что ничего не понимает. Этот разговор неприятен ей, а им еще предстоит совместный ужин.
— Он не был плохим человеком; просто у него была проблема: он легко терял самообладание, но всегда потом извинялся.
Деметрис дал ей договорить. На его лице не отразилось никаких чувств, но ему было неприятно слышать ее слова. Шанталь даже не понимает, что говорит. Она не была причиной его гнева: он срывал на ней свое зло. Однако Арману удалось разрушить ее уверенность в себе, и теперь она чувствует себя беспомощной.
— Вы не должны винить себя в слабостях вашего мужа. Проблема была у него. Не у вас.
— Но я все равно виновата, — тихо возразила она. — Я хотела, чтобы у нас была семья. Мне казалось, если я пойму, что именно делаю неправильно и исправлюсь, мы станем настоящей семьей, и мысль об этом очень многое значила для меня.
