Для нее это была заведомо проигрышная ситуация. Гаррет и кровать — слишком взрывоопасное сочетание!
Он расплылся в улыбке, словно прочитал ее мысли.
— Я жду, — сказал он и скрестил руки на груди.
— Хорошо, — поспешно сказала она. — Если я проиграю, я… я устрою для вас с Молли пикник на Четвертое июля. Идет?
Он хитро прищурил глаза.
— Пикник, а? А если я проиграю, то за мной завтрак в постель.
— Гаррет! — Ей хотелось топать ногами от отчаяния. — Вам никогда не увидеть мою спальню, так что забудьте.
— Хотите пари?
— Я хочу, чтобы вы…
— Что?
— Оставили меня в покое!
— Этого вы не хотите.
Он шагнул ближе и взял ее за плечи. Она беспомощно смотрела на него, прижимая к груди кота. Знакомая слабость нахлынула на нее, заставляя ее колени дрожать, лишая ее сил сопротивляться.
Из его глаз исчез насмешливый огонек, он пристально смотрел на нее.
— Бросьте этого чертова кота, чтобы я мог вас поцеловать, — приказал он сдавленным голосом.
У нее, вероятно, подкосились бы ноги, если бы он не держал ее. Она с трудом сглотнула и жалобно произнесла: «Нет!» К несчастью, она в то же самое время сжала Одноглазого Дика с такой силой, что кот, испуганно мяукнув, спрыгнул на землю, оставив ее без защиты. Гаррет наклонился к ней.
— Молодец кот, — шепнул он, перед тем как его губы коснулись губ Брук.
Поцелуй был просто волшебный. Из груди Брук вырвался сладостный вздох, руки ее сами собой обвились вокруг его тонкой талии, лицо ее прильнуло к его лицу, глаза закрылись. Она уступила ему без борьбы.
Когда наконец этот долгий поцелуй завершился, она услышала его глубокое прерывистое дыхание. Затем ощутила его губы на своих прикрытых веках. Она едва не стонала от наслаждения. Но тут он заговорил.
— Сдавайтесь, Брук, — прошептал он у самого ее виска, — я намерен позавтракать в постели вместе с вами, а когда я чего-то очень сильно хочу…
— Негодяй! — Сделав нечеловеческое усилие, она оттолкнула его от себя. — Если вы выиграете наше пари, я устрою вам с Молли пикник. Если я выиграю, вы… вы оставите меня в покое!
— Ха! — Ее отпор, казалось, не произвел на него никакого впечатления. — Как же я могу оставить вас в покое, когда вы живете прямо у меня под носом? Если вы будете разумны и продадите мне вашу землю…
Его слова хлестнули ее, словно плеть. Он заигрывал с ней в надежде, что ей надоест и она продаст свой дом, только чтобы избавиться от него. Он просто пытался запугать ее, играя на ее слабостях.
— Как вы смеете! — Прежде чем она смогла взять себя в руки, она отпрянула и сделала нечто, чего никогда не делала в своей жизни, — попыталась ударить человека. Но ей так и не удалось ударить его по самодовольному лицу — он перехватил ее руку.
На его лице больше не было ни насмешки, ни улыбки.
— Брук, что с вами?
— Вам прекрасно известно! — Она рывком высвободила руку и стала массировать запястье, горевшее от его хватки. — Ладно, Гаррет, вы посмеялись надо мной, но вам не удастся запугать меня, так что хватит.
— Вы думаете, я хочу вас запугать?
— Это очевидно.
Он покачал головой.
— Брук, вы действительно так наивны или только притворяетесь? Я не пытаюсь запугать вас, я пытаюсь… вас обольстить!
— Обольстить меня? — Она нахмурилась, пытаясь уразуметь смысл. — Для того, чтобы я продала дом?
Он недоверчиво усмехнулся.
— Ну нет, дорогая. Сначала главное. Чтобы вы пошли со мной в постель. — Его ладонь оказалась на ее шее, чуть ниже затылка. — Каких еще откровений вы ждете от меня?
Судорожным движением она высвободила шею.
— В таком случае я не думаю, что смогу работать с вами.
Он вопросительно вскинул бровь.
— Не понял.
— Я не буду помогать вам с инвентаризацией вещей мисс Коры. При таких обстоятельствах я никак не могу. — Ух, теперь она, кажется, выпутается! Если она не будет его видеть, то совершенно забудет о его существовании.
— Лицемерка.
— Что? Почему вы так говорите?
Он запихнул руки глубоко в карманы, как будто для того, чтобы удержаться и не схватить ее.
— Я-то думал, что вы верны памяти мисс Коры.
— Верна. Но какое это имеет отношение?
— Прямое. Разве не вы упрекали меня за несоблюдение завещания?
— Я… но какое…
— И разве в ее завещании специально не оговаривается, что вы должны оказывать мне всяческую помощь?
— Да, но мисс Кора и представить себе не могла, каким… каким ничтожеством вы окажетесь.
Он рассмеялся.
— Ну, это еще предстоит выяснить, — беззаботно сказал он. — Я только не понимаю, как вы можете критиковать меня за неуважение к пожеланиям мисс Коры, когда сами делаете то же самое. Что ж, если вам так больше нравится, я умываю руки. Справлюсь как-нибудь сам. — Он сделал пол-оборота в сторону дома. — Возможно, мне стоит обратиться в одну из тех компаний, что занимаются продажей поместий, и избавиться от всего…
— Нет! — Она заломила в отчаянии руки. — Пожалуйста, не делайте этого. Я вам помогу.
Его быстрая улыбка подтвердила, что он в этом не сомневался.
— Замечательно.
— Но только при условии.
— Кажется, Молли зовет? — Он с преувеличенным вниманием прислушивался к чему-то. — Я бы с удовольствием остался и поболтал с вами, однако…
— Гаррет, я серьезно. Вы должны прекратить…
— Завтра и начнем, хорошо? — он двинулся по дорожке, притворившись, что ему не терпится выяснить, кто его звал по ту сторону железных ворот. — Позавтракаем и затем приступим.
— Хорошо, но…
Он скрылся в воротах. Она говорила с соснами.
Брук сидела в мягком кресле в одном из «кошачьих апартаментов». Около ее ног гонялся за кожаной мышкой пухленький серый котенок Мисти. От удара лапой мышка перелетела через всю комнату и приземлилась у ног Снукимса, матерого охотника с надменными манерами.
Снукимс одарил котенка презрительным взглядом и с легкостью запрыгнул на наблюдательную полку у окна, подчеркнуто повернувшись спиной к происходящему в комнате.
Брук потянулась погладить котенка, затем подняла его и устроила у себя на коленях. После стычки с Гарретом Джексоном Брук окунулась в свою обычную работу, которую она любила и в которой находила покой.
Но теперь, несколько часов спустя, все было сделано, кошки накормлены и напоены, их закутки вычищены до блеска. Оставалась самая чудесная часть работы — по очереди приласкать каждую кошку.
Брук поймала себя на том, что делает это совершенно автоматически. Она была не в состоянии отвязаться от мыслей о Джексонах, об отце и дочери, о неприятной няне.
