Камиллы сообщение недельной давности: «Привет, ты как?». Наверное, хотела позвать куда-то выпить, но не из таких, чтобы настаивать. Вера, сама до конца не осознавая зачем – или не признаваясь себе, – написала ей короткое «обнимаю». Хотела пересмотреть фотки или пролистать далеко-далеко сообщения, заметки, но бросила эту затею. Оставив телефон там же, на кухонном ящике, снова забралась в кровать.
Долгожданное ощущение: ее наконец накрывает мощной и уверенной волной покоя. Теперь все решено, скоро она уйдет и больше не вернется. Ей не было жаль уходить – было только немного обидно, что здесь все сложилось именно так. Но огонек надежды на то, что там, куда она отправляется, она желанна и нужна, заставлял начинающие закрываться глаза тихо и мирно светиться.
Вера ждала, что сейчас перед ее внутренним взором по-классике пробежит вся ее жизнь – от смутных воспоминаний из детства, в колледж, в университет, в брак и до настоящего, такого странного и еще более смутного, чем далекое-далекое прошлое, – но нет. Только сейчас впервые за последние месяцы ясно увидела все, что ее окружает: фактурные обои, пластик окна с непроглядной темнотой за ним, картины с его глазами, собственные ладони, зажатые от холода между покрывшимися гусиной кожей бедрами. Вера ощутила свое присутствие здесь. Чуть сперло дыхание, закружилась голова – как будто бокал игристого навернула! Слабо, но тепло улыбнулась: это все. Но это не конец. С такой мыслью она глубоко уснула.
…горел небольшой костер, его блики задорно, но не спеша облизывали белые стены уютной пещеры. Над костром между двух палок висела алюминиевая кастрюля. Вода в ней почти закипела – прозрачная поверхность покрылась легкой пеной, кое-где стали пробиваться маленькие пузырьки. В пещере было тепло и сухо, приятно пахло легким дымом, какими-то травами и сухой галькой. Вокруг – тишина, и только треск костра да деликатное бульканье нарушали молчаливое вечернее бдение. Они сидели в глубине, укрывшись одним старым теплым одеялом, и смотрели вовне.
Из пещеры открывался вид на быстро тлеющее закатное солнце, подсветившее бархатисто-ультрамариновое небо вокруг всеми оттенками оранжевого – от нежнейшего, только что сорванного с ветки персика до жженой апельсиновой цедры. Эта же медь обливала, быстро утекая прочь, вершины гор вдали, аккуратно, словно покрывалом, укрытые кронами деревьев склоны и испещренные вековым камнем хребты.
Вода уже кипела активно и сурово. Он откинул одеяло и снял кастрюлю с огня, разлил ее в две низкие кружки с порошковым чаем, одну подал ей. Она обхватила кружку обоими руками и втянула носом аромат:
– М-м-м, жасмин и роза! Гурманы, получается.
– Не то слово, – усмехнулся он и залез обратно под одеяло. – Тебе не холодно?
– Мне и-де-ально, – проговорила Вера с блаженной улыбкой и спокойным, чуть сияющим от восторга взглядом посмотрела на него, а потом с чувством поцеловала в щеку. Ей правда было очень хорошо – тепло, вкусно, мирно. Она не могла сдержать губ – они все растягивались и растягивались неконтролируемо, упираясь в ямочки на раскрасневшихся щеках.
– Я очень рад, – он обнял ее одной рукой. – Это был очень сложный участок пути, на самом деле. Не знаю, что нас бережет. Тут ведь даже чуть споткнуться опасно: помнишь, когда ты задела какой-то камень, как гравий осыпался? Но мы прям супермолодцы. Завтра будет еще интереснее… А потом уже полегче. Ты как вообще? Готова?
– С тобой – на все что угодно! – Вера поймала смешинку и веселилась от души, шутила, болтала, так что он решил, что хватит на сегодня сложностей и предупреждений – самое время просто быть рядом и наслаждаться моментом.
Они пили дурацкий, утрированно ароматный чай, смеялись над чем-то, вспоминали старые песни и, крепко обнявшись, переплетя руки и ноги, одетые в пять слоев термобелья, рано улеглись спать в разогретой любовью и костром пещере.
1
Обшарпанные серые стены, решетки на окнах без занавесок, скрипучие кровати по пять в два ряда. У каждой – голубая тумбочка с облупившейся краской. В углу огромной палаты – умывальник, оплаканный ржавчиной, отделанный побитой, пожелтевшей, еще советской крупной плиткой. Чем-то сильно воняет – едким, кисло-сладковатым, пьянящим. Раннее утро. Три женщины – все на разных кроватях – громко шепчутся. Немытые спутанные волосы, бледные лица с глубокими тенями под глазами, блеклые губы, чуть дрожащие пальцы – как-то они похожи…
– Смотрите, просыпается. Маленькая такая, ей сколько лет-то? – говорит одна из дам, среднего возраста.
– Кажется, тоже чем-то обдолбалась, подруга. Но как-то долго ее мотыжит – я уже на следующее утро была как огурчик. А эта валяется вторые сутки.
– Нейролептики или снотворное, может быть, – смотрит на кровать напротив другая, сильнее моложе.
– Худенькая… А ты чем траванулась, кстати? – спрашивает третья, самая, кажется, старшая.
– «Парацетамолом», – отвечает молодая.
– Эх, не такое уж и верное средство, да? Ну а меня после передоза метадоном тоже быстро привели в чувство. Я уже не первый раз…
Девушка, ставшая предметом шепотков, действительно начала приходить в себя. Зачем-то подняла руку и потянулась к потолку – так, что сильно рванула катетер. На простыню, которой было укрыто ее миниатюрное тело, капнула кровь. Она вернула руку в прежнее горизонтальное положение, открыла глаза и попыталась резко сесть – не получилось: по-видимому, у нее закружилась голова, и она упала обратно.
– Что… – тихо, но отчетливо сказала она.
– Не торопись, деточка, – сказала ей спокойным голосом с материнской ноткой самая старшая. – Приходи в себя потихоньку, завтрак только через час.
Девушка ничего не ответила. Лежала и смотрела в потолок, постепенно возвращаясь к жизни. Резкий электрический свет резал глаза, а какой-то непонятный запах – нос. Она аккуратно, придерживая катетер, забралась с головой под простыню, опустила веки и снова провалилась в сон.
…весенний день. Она уже давно попрощалась с ним, и совсем не ждет его появления этой весной. Но сегодня что-то явно идет не так – другой воздух, другое небо, другой теплый ветер. По-другому тает снег и капает с крыши крыльца капель. Крыльцо… Вдруг замечает там кого-то: кто-то крупный, в шапке, чуть ссутулившись. Не может быть… Это он. Вера бежит к нему, он раскидывает руки – ждет ее в своих объятьях.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она, спрятавшись в толще его плечей, с безудержно счастливой улыбкой смотря, словно ребенок, на него снизу вверх.
Вместо ответа он быстро, но с чувством целует ее лицо, покрывает любовью каждый сантиметр – скулы, щеки,
