Учитывая состояние внучки, старики отказались от мысли позвонить Григорию.
Прошло четыре месяца. Вяземский смирился с мыслью, что навсегда потерял Юлю.
Он ходил опустошенный и хмурый.
Даже огромный рывок и, выход его компании на мировой рынок не радовали его. Даже то, что он вошел в десятку самых богатых людей России, не принесло ему удовлетворения. Он жил как монах. Напрасно Казанова уговаривал его, сходить куда-нибудь и расслабиться. Он никого не желал видеть! От женщин, его воротило. Ему нужна была Юлька! Его маленькая, нежная девочка! А она, даже слышать о нем не хотела! Он потерял единственную ценность, что была у него. Её любовь. Если бы это помогло вернуть любимую, он не раздумывая отдал бы за это и свои деньги и компанию! С уходом Юли, жизнь для него закончилась…
* * *
Юлька стояла на автобусной остановке, бережно прижимая к груди снимок УЗИ. Первый снимок её малыша. На аппарате, она видела, как бьется его сердце, как шевелятся крошечные пальчики. Жаль, что ребеночек скрестил ножки, так и не показав, кто в ней живет — мальчик или девочка.
Юля закрыла глаза и представила себе очаровательную головку младенца с темными волосиками и глазами как у его отца.
… Его отца. Григория Вяземского. Она думала о нем днем и ночью, вспоминала его неповторимую улыбку, его ласковый взгляд, нежные, сильные руки, его ненасытную любовь к ней. Она, заново переживала счастливые часы, проведенные с любимым. Узнав, что станет матерью, Юля уже не была столь категорична в своих суждениях. Она готова была простить его. Все забыть и, начать сначала. Но, Вяземского больше не было в её жизни.
— Мы справимся, малыш, — сказала Юлька, прижимая руки к округлившемуся животу. — Ты родишься и, будешь самым главным сюрпризом для нас. И, мы будем тебя очень сильно любить! Все с нетерпением ждут тебя, моя крошка! Подумать только! Мои старики, станут прабабушкой и прадедушкой! — девушка счастливо улыбнулась.
Казанцев, намертво застрял в пробке. Он стоял уже сорок минут! Машины двигались со скоростью черепахи. Он позвонил Вяземскому, сказал, что задержится и, стал, от нечего делать, разглядывать прохожих.
Его внимание привлекла красивая девушка, стоявшая на автобусной остановке.
Длинный каштановые волосы, лучистые глаза…
— Ба! Да это же- Юлька! — воскликнул Казанова и опустил стекло, чтобы окликнуть девушку.
И тут взгляд его переместился ниже. У Кирилла отвисла челюсть.
— Ни хрена себе! — тихо ахнул мужчина. — Да она же беременна! И Гришка об этом ничего не знает?! — он поднял стекло и уронил голову на руль.
Как он проехал пробку, как приехал в компанию, Кирилл помнил смутно. Как назло, оба лифта были заняты. Он помчался по лестнице на пятый этаж. Задыхаясь от быстрого бега, он влетел в кабинет Вяземского.
Григорий сидел, положив ноги на стол и курил.
Увидев до крайности взвинченного Казанову, он спросил:
— Что стряслось? Пожар? Или акции компании упали?
— Стряслось…,- Кирилл пытался отдышаться, — такое стряслось… твоя Юлька… уф… она…
Вяземского будто ветром сдуло с кресла. Он подскочил к другу и встряхнул его:
— Да, что случилось — то?! Что с Юлей?! Ну, говори?!
— Она… — Казанцеву удалось наконец справиться с дыханием. — Она беременна!
— Что?! — Вяземский не верил своим ушам. — Беременна?! От кого?!
— Ну, не от меня же!
— Она что, вышла замуж?!
— Идиот! У тебя что, мозги отказали?! Она от тебя беременна! Кретин! — заорал Казанцев, выходя из себя.
— От меня?! Но, этого не может быть! Я…
— Не может быть? — ехидно переспросил Казанова. — Не знал, что ты страдаешь бесплодием!
— Но, почему от меня это скрыли?! Ни Смолкин, ни его жена, ничего мне не сообщили! Они что, меня совсем уже законченным мерзавцем считают?! — потерянно спросил Вяземский.
— А вот это, Гриша, мы сейчас и выясним! Быстро, поехали к Смолкиным!
На глазах изумленной Наташи, они вихрем вылетели из кабинета и, в два прыжка пробежав приемную, понеслись к лифтам, обгоняя друг друга.
— Поехали на твоей, — подскакивая к Мерседесу, прокричал Вяземский, а то у меня руки трясутся.
Сев за руль, Казанцев втопил педаль газа в пол и машина рванула с места.
Они неслись по городу, как сумасшедшие, рискуя попасть в аварию. Влетев во двор Смолкиных, Кирилл затормозил так, что завизжали тормоза. Друзья выбежали из машины и подбежали к подъезду. Григорий набрал номер квартиры Юли.
Смолкины пили чай, когда раздался звонок домофона. Ефим встал и, подойдя к двери взял трубку.
— Кто там?
— Ефим Наумович, откройте, это Вяземский. Мне нужно поговорить с Юлей.
Смолкин колебался.
— Юля спит.
— Тогда, с вами. Откройте, пожалуйста.
— Хорошо, поднимайтесь, — старик открыл дверь, отбрасывая сомнения.
Через несколько минут вошли Григорий и Кирилл.
— Только тихо, пожалуйста. — попросил Ефим мужчин, — Юля спит.
— Проходите в кухню, — сказала Людмила Александровна, здороваясь.
Молодые люди прошли в кухню и сели за кухонный стол.
— Чай, кофе? — предложила пожилая женщина.
— Почему вы не сообщили мне, что ваша внучка беременна? — вместо ответа спросил Вяземский. — Глаза его, недобро блестели. — Или, вы считаете, что я не достоин чести, быть отцом вашего правнука?!
— Гриша, спокойно! — предупреждающе сказал Кирилл.
— Григорий Петрович, успокойтесь, — мягко попросила Людмила Александровна.
— Юля сказала, что покончит с собой, если мы вам расскажем, — глядя в стол, тихо произнес Смолкин, — вот мы и молчали.
Вяземский помолчал.
— Где она? — спросил он, минуту спустя.
— У себя в комнате.
Григорий встал.
— Григорий Петрович, пожалуйста…
— Только, не мешайте мне. Вон, лучше Кирилла чаем напоите.
Он вышел.
* * *
Вяземский стоял у дивана и смотрел на спящую Юльку.
Лицо её, слегка округлилось, но, по прежнему оставалось прекрасным. Маленькая грудь, налилась и стала больше. Девушка лежала на боку и легкий плед укрывал её округлившийся, упругий живот. Григорий наклонился и, легонько провел рукой по её животу. Там, в мягкой, уютной темноте, защищенный от всего мира, жил его ребенок.
Юля открыла глаза. Перед ней стоял Вяземский.
Она отодвинулась в угол дивана, натянув плед до самой шеи.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Юля.
— Пришел спросить у тебя, почему ты скрыла, что беременна? — стараясь быть спокойным ответил Григорий.
— Это, не твой ребенок!
— Неужели?! Ты хочешь, чтобы я уверовал в непорочное зачатие?
