Джеймс отрицательно покачал головой.
– Не трогай его сегодня. Когда отойдет, сам расскажет.
Вин поймала себя на мысли, что впервые просила совета, предлагала поровну поделить родительскую ответственность, и не только это: она хотела знать его мнение. И хотела следовать ему?
У нее по телу пробежала дрожь, когда она вдруг на минуту представила себя на месте тех людей, которым предстоит сегодня вечером узнать о трагедии, унесшей их близких.
Кажется, прошла вечность, прежде чем Джеймс спустился вниз. Он прошел на кухню, где она стояла, бессмысленно глядя перед собой: перебирала в памяти тринадцать лет, прошедшие после рождения сына, с ужасом думая о том, что сегодня он чудом избежал гибели.
– Чарли пошел спать, – доложил Джеймс. – Все еще не пришел в себя. Как жаль, что он оказался рядом. После такого и взрослому-то не легко очухаться.
– Дети очень впечатлительны. – Вин с удивлением услышала свой слишком миролюбивый голос. – А Чарли, хоть и притворяется взрослым, наполовину дитя. У него еще не выработалась защитная реакция, как у взрослых.
– Зато он все-таки уснет, не пытаясь представить, что в аварию попал его сын или, скажем, жена. Такого ему, конечно, не вообразить, но все равно мальчишка напереживался вдоволь, – сумрачно заметил Джеймс. – Ах, если бы я не пошел у него на поводу и не послушался его уговоров ехать этим путем! – Ты не виноват.
Что она говорит? – немо вопрошала себя Вин. Какого черта ей вздумалось утешать его? С чего это она так рассиропилась? Пусть и он наконец испытает, каково чувствовать свою родительскую вину. Но она была не в состоянии обернуть случившееся в свою пользу, даже в битве за обладание Чарли.
Она знала, что Джеймс не сводит с нее глаз, и по непонятной причине ее лицо залилось краской.
– Благодарю тебя, – мягко сказал он.
Услышав это «благодарю», Вин покраснела еще больше. От прикосновения прохладных пальцев Джеймса она содрогнулась.
– Ты все понимаешь. Удивительно. – Но в голосе его удивления не было, а чувствовалась легкая дрожь. – Ну и денек выдался. Я пойду спать.
Она проснулась от глухих рыданий Чарли. Реакция была мгновенной: соскочила с кровати, побежала, распахнула дверь в его спальню. Она плохо соображала спросонок, все еще дремлющее сознание уносило ее во времена, когда сын был малюткой.
Чарли продолжал спать, но, лишь только Вин попыталась убрать прядь с его лба, проснулся и с недоумением посмотрел на нее. На глазах ребенка блестели слезы, она не удержалась, заключила его в объятия и, прижимая к себе, принялась гладить по голове.
Он что-то лепетал про аварию; слова бессвязно путались, но она понимала, что он хотел сказать. Как же давно она не утешала его вот так! Чарли считал себя достаточно взрослым для поцелуев и материнских ласк, и она уважала его подростковое стремление к самостоятельности. Теперь она ощутила податливость его тела, ту самую незабываемую младенческую мягкость. Невольно подумалось о том, как быстро он растет и… отдаляется от нее. Сегодня ночью ему явно нужна была материнская ласка, но мальчишеская строптивость оказалась сильнее, и, когда он легонько стал высвобождаться из ее объятий, она его не удерживала.
Стараясь быть деликатной в этой нелегкой ситуации, она, чтобы подбодрить сына, произнесла как бы между прочим:
– По словам твоего отца, ты держался достойно.
– Поверь, Чарли, – раздался голос от двери.
Вин вся напряглась и обернулась. И когда это Джеймс успел войти в комнату Чарли? В тусклом свете, пробивавшемся от лестничного светильника, можно было различить гладкость его груди с мягким темным пушком волос, до которых почему-то захотелось дотронуться. Халат наполовину скрывал длинные загорелые ноги. Она слишком хорошо помнила, как однажды сжались мускулы его бедер от одного ее невольного прикосновения.
Разве можно забыть… Тогда Джеймс поймал ее шаловливую руку и сиплым голосом, в котором смешались возбуждение и вожделение, признался, что она сводит его с ума.
Джеймс умел говорить о сексе просто, но волнующе. Как часто он повторял, что хочет гладить ее кожу, целовать груди, чувствовать трепет ее чресел!.. Все это приводило в восторг, хотелось просить, нет, требовать большего…
Теперь она опять слышала его голос, но Джеймс обращался не к ней, а к Чарли. Обескураженная своими мыслями, совсем приглушившими сострадание к сыну, Вин вновь повернулась спиной к бывшему мужу.
– Да, сегодня вечером я гордился тобой, Чарли. – Джеймс присел с другой стороны кровати. – Но не так, как я горжусь тобой теперь.
Чарли пристально глядел на отца, уже не пытаясь сдержать навернувшихся слез.
– Настоящий мужчина должен понимать: бывают в жизни огорчения, способные вызвать глубокие переживания. У женщин есть преимущество, Чарли: они не скрытничают, выражая свои эмоции. Зачем же нам трусливо скрывать свои слезы?
– Мужчины не плачут, – упорствовал Чарли.
Воцарилось молчание, и тогда Джеймс возразил:
– А вот и плачут.
Вин затаила дыхание, наблюдая, как пристально Чарли смотрел на отца, видимо сомневаясь в правоте этого утверждения.
– Никогда не бойся выражать свои эмоции, Чарли, – сказал Джеймс, крепко обнимая сына. Не прошло и минуты, как напряжение ушло, и мальчик прильнул к отцу.
Вин молча вышла из спальни, закрыла за собой дверь и прислонилась к стене.
Ведь это то, чего она так терпеливо ждала все эти годы: Джеймс приласкал сына, выказал свою любовь. Но теперь, когда…
Позади нее легонько скрипнула дверь.
Не оборачиваясь, Вин знала – Джеймс стоит у нее за спиной. Слегка повернув к нему голову, она заметила, что ее халат не застегнут и тусклый свет обрисовывает полноту грудей.
Мгновенно покорясь какому-то наваждению, смешанному с безысходностью, она почувствовала, что по телу разлилась волна озноба; соски вдруг затвердели и теперь выдавались через тонкую ткань ночной сорочки.
Даже в полутьме можно было различить пристальный взгляд Джеймса. Он слегка наклонился в ее сторону и сказал:
– Неудивительно, что ты пришлась по вкусу владельцу отеля. Вин, неужели с ним лучше, чем было у нас с тобой?
Она онемела от изумления, но, преодолев скованность, все же ответила:
– Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы – и замечу для сведения, что мои отношения с Томом совсем не ограничиваются только сексом…
Тут же Вин ужаснулась своим словам. Кто потянул ее за язык? Отношения с Томом… почти сошли на нет.
– Значит, он не очень хорош в постели.
Эти слова, продиктованные задетым мужским самолюбием, взбудоражили ее, понуждая признать свою собственную уязвимость.
