Хейли была права относительно него. Интеллектуальные способности заставили Джона с раннего детства держаться отчужденно, определили для него особое место. Иногда он ловил себя на мысли о том, что обладает чем-то вроде иммунитета по отношению к слабостям, свойственным обыкновенным людям, что ему чужды вожделение, жадность, смятение и даже чувство одиночества. Хейли Лэм за два дня доказала ему обратное.
– Что вы на это скажете? – Хейли продемонстрировала Джону две роскошные грозди спелых бананов и явно ожидала одобрения.
– Выглядит восхитительно.
Хейли уселась рядом с ним. Она взяла из его рук флягу и плеснула воды себе на голову. Капля стекла по ее носу, губам, вниз по шее, пока не скрылась за вырезом блузки.
– Манго?
– Я бы предпочла банан. Они не так пачкаются, – заметила Хейли, разглядывая подбородок профессора.
Джон поспешно принялся вытирать лицо от липкой мякоти.
– Манго просто великолепны.
– Бананы тоже, – отозвалась Хейли.
Полные губы Хейли обхватили банан.
– Сколько манго вы уже съели?
– Не знаю. Несколько штук.
– Рюкзак был полон, а сейчас он наполовину пуст.
Джон заглянул в рюкзак и пожал плечами:
– Я был голоден.
Хейли посмотрела на него со странным выражением:
– А вы когда-нибудь съедали так много манго?
Джон решил, что она, наверное, не знает, как продолжить разговор.
– Насколько я помню, нет, но у меня нет на них аллергии, если вы это имеете в виду.
– Хм-м, – все, что ответила Хейли.
Некоторое время прошло в молчании. Для женщины, стремящейся поддержать беседу, Хейли вела себя нетипично.
– Объясните, что все-таки произошло на дереве, – сказала Хейли.
– Сперва я начал задыхаться, потом все поплыло у меня перед глазами. Сердце стучало, как молот, и меня бросило в холодный…
– Почему? – перебила его Хейли.
– Потому что я боюсь высоты.
– Но почему, ведь должна быть какая-то причина?
– Исследования доказывают, что, если упасть с большой высоты, разобьешься насмерть.
Хейли рассмеялась.
– А кто сказал, что вы упадете?
– Моя мама.
– Ваша мама упала? – Хейли в ужасе уставилась на него.
Теперь рассмеялся Джон.
– Нет, она просто сказала, что если я куда-нибудь залезу, то непременно упаду.
– И вы ей поверили?
Джон принялся с внезапным интересом разглядывать травинку у себя под ногами. Он был не вполне доволен тем, как повернулся разговор.
– Я не верил, пока несколько мальчишек силой не загнали меня на дерево. Я упал и сломал руку. С тех пор боюсь высоты, и еще после этого я перестал искать общества других детей.
Хейли казалась оглушенной его неожиданным признанием.
– И вы никогда не играли с другими детьми?
Джон уже много лет не вспоминал о своем детстве. Когда он был ребенком, способности рассматривались как отклонение от нормы. Джон протянул руки и, взяв Хейли за плечи, развернул ее в другую сторону, спиной к себе.
– Это ухаживание, – пояснил он.
– Вы мне не ответили, – напомнила девушка.
У Хейли были роскошные волосы. Джону безумно хотелось прикоснуться к ним, к ней самой.
– Игры мне заменяли тесты на сообразительность. Я был поздним ребенком. После стольких лет напрасных ожиданий моим родителям вдруг посчастливилось произвести на свет меня. Очень скоро выяснилось, что я одаренный ребенок. Слово «нормальный» появилось в моем словаре, когда мне было два года, но оно никогда не употреблялось по отношению ко мне.
– А вы понимали, что не такой, как все?
Желание прикоснуться к волосам Хейли было настолько сильным, что Джон не мог больше сопротивляться. Он легко провел пальцами по золотистым прядям и с наслаждением погрузил руки в их шелковистую глубину.
– Наверное, лет с пяти. Я заметил, как соседские дети играли во дворе, и отложил свои книги, чтобы к ним присоединиться. Но не умел ни бросать мячик, ни ловить его и совершенно не понимал, зачем нужно это делать. Ребята посмеялись надо мной, сказали, что я какой-то странный.
– И тогда вы забрались на дерево, чтобы доказать, что вы нормальный.
– Да.
– И мама больше не разрешила вам играть с детьми.
– Мои родители понимали, что мне нужно развивать навыки общения с другими людьми. Они отправили меня в школу для одаренных детей. Таких же как я. Я научился взаимодействовать с людьми, быть вежливым. Но так и не научился играть.
Джон продолжал перебирать пальцами волосы Хейли. Она откинула назад голову и тихонько застонала.
– Вам нравится? – спросил он.
– Замечательно, – вздохнула Хейли. – Боюсь, я тоже так и не научилась играть, как все нормальные дети. Мне просто было не с кем.
– Наверное, это очень тяжело?
Теперь ее голова лежала у него на плече. Джон мягко отвел в сторону волосы Хейли, чтобы видеть ее лицо. Девушка казалась радостной и печальной одновременно.
– Мое детство вовсе не было трудным. Оно было восхитительным. Я никогда не чувствовала себя одинокой, пока не потеряла родителей. Тогда я впервые пожалела, что была единственным ребенком.
– Моих родителей тоже больше нет, – тихо произнес Джон. – Когда я родился, им обоим было под пятьдесят. Пока я рос, я не чувствовал особой близости с ними. Они были обычными представителями среднего класса и возвели меня на пьедестал.
Хейли повернулась к нему:
– Много выше всех остальных?
Ее губы теперь были совсем близко. Джону стоило немалых усилий сосредоточиться на разговоре. Хейли встретила его взгляд и тут же опустила глаза. Она смотрела на губы Джона.
– У вас остались следы манго здесь, на губах. – Хейли наклонилась к нему и слизнула сладкое пятно языком. Их губы встретились. Они смотрели друг другу в глаза, и Джон почувствовал, что именно ему следует отодвинуться, но он не отодвинулся от Хейли.
Девушка опустила ресницы, и Джон почувствовал, как раскрываются ее губы. Но неожиданно чары были грубо разрушены громким урчанием. Источником этого ужасного звука был живот незадачливого профессора. В отчаянии Джон тяжело застонал – момент был безвозвратно упущен, и, кроме того, ему действительно внезапно стало очень плохо. Он быстро поднялся.
– Мне нехорошо.
Хейли сочувственно покачала головой:
– Вот что случается, если съесть слишком много манго.
Хейли подобрала фляги и неторопливо направилась к так называемому гнезду, которое успел соорудить Джон, прежде чем пал жертвой фруктовых излишеств. В ветвях деревьев мелькнула парусиновая шляпа Сьюзи. Поблизости Голиаф играл со своим портфелем. Кажется, все складывалось неплохо, по крайней мере для этих двоих. Гориллы находились на одной территории уже два дня.
