чтобы сконцентрировать внимание на себе. — Ты у-узнаешь меня? Д-дима не бросай н-нас, не б-бросай, пожалуйста. У н-нас с тобой б-будет ребенок. Дима, Д-дима, ты слышишь? Т-ты понимаешь, ч-что я тебе г-говорю? Ты с-скоро станешь п-папой, если не у-умрешь! Вставай, в-вставай, п-пожалуйста…
Глава 12
Он
Я лежал, и мне было хорошо. Боль отступила, разум затуманился. Перед глазами проплывали перекошенные от злобы и азарта лица. Незнакомые, красные, потные физиономии в своем алчном проявлении вызывали отвращение, и хотелось поскорее закрыть веки, чтобы не видеть их. Как вдруг в этой озверевшей толпе промелькнул до боли знакомый милый сердцу образ!
Но она не могла присутствовать в зале, если только ее не провел кто-то из организаторов. А хотя, вот и он — Гарик, собственной персоной! Пробивается через людей к рингу, четко и уверенно работая руками и локтями, раскидывая людей в разные стороны. Он напоминал мощный атомный ледокол: шел к цели, ломая все встречающиеся препятствия на пути, расчищая дорогу себе и позади идущему маленькому баркасу.
Увиденное мной означало, что все происходящее не галлюцинации, а реальность, и Женя здесь. Но зачем?
Вот она уже возле меня, берет за руку, я слышу ее голос, как через вату, какими-то обрывками фраз:
— Дима… Любимый… Смотри… в глаза… Не бросай нас… Будет ребенок… Ты станешь папой… Вставай…
На фоне рефери начинает отсчет — 1…2…3…4…
«Что она такое говорит? Я — папа? У меня будет ребенок? Нет, у нас будет ребенок!»
Медленно картинка стала приобретать четкость. Боковым зрением увидел, что Савельев уже подошел ко мне ровно на то расстояние, чтобы я смог до него достать. Он думал, что я нахожусь в отрубе, это хорошо.
— Ну, что, Псих, ты оказывается действительно больной на голову! Ты ведь даже не побоялся привести на бой свою бабу! Зачем? Чтобы она увидела, как ты сдохнешь, урод? — потом, наклонившись ко мне ближе, продолжил: — А она сладкая, хотя ты, наверное, знаешь, какая она сладкая! Ты сдохнешь, а Женя будет моей. Она, как переходящее знамя, достанется после тебя мне, и не побрезгую…
Он не договорил, я, перекатившись на бедро, зацепил правой пяткой верхнюю часть его ступни, затем ударил сзади по колену внешней стороной левой. Савельев согнул ногу, а я с силой перевернулся на бок, продолжая удерживать его колено и лодыжку, в результате нога у него вывернулась, а лодыжка загнулась, и он приземлился всем весом на чашечку. В этот момент, я вскочил и со всей силы вдарил по причинному месту, а затем, схватив Савельева за волосы, парочкой прямых ударов сломал нос и разбил физиономию. Когда отпустил его, Александр, как подкошенный, свалился на спину, но был еще в сознании, поэтому, матерясь, схватился за лицо, или за то, что от него осталось. В этот момент я сел на Савельева сверху, вытер тыльной стороной руки кровь с ненавистной рожи, чтобы он видел меня, и сказал:
— Ты ошибаешься, урод, она никогда не будет твоей! Ты, надеюсь, теперь, вообще, Женю не вспомнишь, потому что я сейчас тебе последние мозги отшибу, — и с силой ударил его затылком об пол. А напоследок харкнул в лицо…
Затем скатился с него и, встав на четвереньки, затряс головой. Последние силы, которые мне придала Женя своим признанием, покидали.
Я чувствовал, что меня ставят на ноги, рефери поднимает вверх руку, а врач в белом халате трогает пульс у Савельего.
— Жив, — констатировал он.
Я закрыл глаза: «Жив, значит, жив. Это даже лучше: не возьму грех на душу, хотя за ним намного больше грешков водилось», — это была моя последняя мысль перед отключкой.
Очнулся: вокруг темнота.
«Я в аду?»
Вряд ли. Как-то слишком тихо и совсем не жарко. Попытался разлепить веки, не получилось: дикая боль пронзила насквозь голову. Что-то мешало, руками нащупал на лице повязки.
— Тшш, — услышал ее нежный голос.
Это она — моя Женя. Она была рядом. Я сразу успокоился.
— Не пытайся открывать глаза. Пока, вообще, не ясно, будешь ли ты видеть. Было проведено множество операций, в том числе по зрению. Врач сказал, что тебе еще повезло: есть надежда на то, что ты будешь различать очертания предметов.
Она заплакала тихо и так горько, что от ее слез защемило сердце. Я нашел рукой ее голову и погладил по волосам.
— Не плачь, пожалуйста, не плачь! А, если… если ко мне никогда не вернется зрение?
Хотел сказать намного больше, но не мог, болело все, даже горло. Наверное, туда тоже попадали удары Кувалды, и он что-то повредил.
— Тихо-тихо, — она приложила свой пальчик к моим губам и продолжила: — Мне все равно. Это ничего не меняет, совершенно ничего. Я любила, и буду любить тебя всегда, но тебе нельзя волноваться. Ты будешь частично видеть, и это хорошо. Ты мог полностью ослепнуть. Врач сказал, что у тебя сильный ангел-хранитель. Димочка постарайся, пожалуйста, не переживать. Я здесь, с тобой, вместе мы справимся с трудностями.
Она опять заплакала.
— Прости, прости меня за все! Я для тебя теперь обуза, инвалид, калека! Женя, зачем я тебе нужен? Брось меня, пожалуйста, брось, уйди. Я испортил жизнь и тебе, и себе, опять заставил плакать. Я не смогу так, не смогу. Я причинял и причиняю только боль…
— Дима, перестань, перестань, пожалуйста, не гони меня. Я так тебя люблю, очень — очень сильно! Ты все, что у меня есть, разреши быть рядом! Ты сделал меня самой счастливой женщиной на свете. Окружил заботой и лаской, помог справиться с комплексами, протянул руку помощи, когда я тонула и уже захлебывалась в своих страхах и жутких воспоминаниях, вытащил из мрачного подземелья, в которое я сама себя заточила!
Внезапно вспомнил о том, что заставило бороться за свою никчемную жизнь до конца.
— А с ребенком все в порядке? И, где мы?
Я старался мало говорить, каждое слово, будто резало изнутри.
— Мы в частной поликлинике, одна моя знакомая помогла. Она очень влиятельная женщина в городе. В твоем случае,
