— Тогда почему же вы предложили мне деньги?
Он пожал плечами.
— Мне показалось, что это самый легкий способ завлечь вас на Остров. Намеренно нанесенная обида чаще всего вызывает у человека совершенно определенную реакцию. Я рассчитал, что вы либо пошлете меня к черту, либо используете какой-нибудь чисто женский трюк в той игре, которую я вам предложил.
— Да вы, оказывается, настоящий психолог! — воскликнула Джоанна. — А если бы я послала вас к черту?
— Тогда я сменил бы тактику, — беспечно ответил он. — Но я чувствовал, что ваша гордость скорее толкнет вас на второй путь.
В этот момент вернулась Кэти.
Позднее Джоанна вспомнила слова Чарльза и задумалась. Она никогда не считала себя чересчур гордой, если не считать гордостью легкое презрение к людям, которым все в жизни дается легко, а они думают, будто так и должно быть. Но когда тебе приходится бороться за место под солнцем, разве не естественна обида на тех, кто получил все без малейшего труда? Возможно, нет. Может быть, такого рода гордость так же неприятна, как и снисходительность, с которой на нее смотрят Ванесса и Моника Даррант.
В тот же вечер, когда Чарльз ушел к себе домой, а все еще пили кофе в гостиной, Нил вдруг встал из-за стола и сказал:
— Я, пожалуй, поеду прокатиться. А ты, Джоанна? Не хочешь подышать свежим воздухом?
Джоанна замешкалась, но тут вмешалась миссис Карлайон:
— Конечно, поезжай, дорогая. Тебе полезно прогуляться. Только не пугай ее, Нил. Я ведь знаю, как ты водишь машину. Мне бы не хотелось, чтобы с Джоанной что-нибудь случилось.
— Я поеду очень осторожно, бабушка, — заверил ее внук. — А тебе, Джоанна, лучше надеть на голову шарф. Мой старый драндулет не такой шикарный, как машина Чарльза.
Джоанна сбегала наверх за жакетом и шарфом. Когда — она спустилась вниз, Нил ждал ее у дверей. Его машина оказалась древней тесной малолитражкой, в которой, к тому же, гуляли сквозняки, но Джоанне было все равно. Вечер был теплый, и она радовалась случаю ненадолго покинуть дом.
— Мы поднимемся на вершину Риджес, — сказал Нил, выводя машину на дорогу. — Оттуда открывается прекрасный вид на город. Конечно, после Парижа огни Мерефилда не ослепят тебя, но по крайней мере убежим от запаха рыбы с жареной картошкой и звуков «Нелли Дин», которые доносятся из пабов.
— «Нелли Дин»? Что это? — спросила Джоанна.
Он засмеялся.
— Это песня такая. Но не думаю, чтобы ты захотела включить ее в свой репертуар.
— О, так ты знаешь?
— Да. Кэти отловила меня, как только я вернулся, и все рассказала. А я и не удивился: ты совсем не похожа на учительницу или секретаршу.
— А на кого я похожа? — улыбнулась она.
— На самую красивую девушку в Мерефилде, — серьезно сказал Нил, повернувшись к ней.
Джоанна рассмеялась.
— О Нил! Ты неисправимый льстец! Я уверена, в Мерефилде полно хорошеньких девушек… и ты всем говоришь то же самое. Я подозреваю, что ты большой любитель пофлиртовать.
— А почему бы и нет? Нужно уметь получать удовольствие от жизни, — легко ответил он.
— И много ли удовольствия ты получаешь, играя в любовь? — спросила Джоанна.
— Очень много.
— А как насчет работы?
— Работа и есть работа.
— Чарльз говорил мне, что ты хочешь стать художником, — после некоторого колебания сказала Джоанна.
Нил свернул с основной дороги и повел машину вверх по крутому склону.
— Я передумал, — коротко ответил он.
— Сам или что-то заставило тебя передумать?
— Я далек от мысли, что гений непременно должен бедствовать. Я, конечно, не считаю себя гением, но, видимо, мог бы создать что-то стоящее.
— Ты говоришь так, будто все у тебя уже в прошлом.
— Так оно и есть.
— Но почему? — удивилась Джоанна. — Если ты всерьез хочешь писать картины, ты не должен сдаваться. Это как любовь к музыке, танцу… или как мечта стать моряком. Она у тебя в крови, и ты не можешь забыть о ней.
— Иногда приходится, — с горечью произнес он. — Ты не можешь стать моряком, если вынужден жить в городе; не можешь писать музыку, если у тебя нет рояля.
— Но писать картины можно где угодно, — возразила она. — Вот как раз сейчас ты мог бы этим заниматься.
Крутой склон кончился, дорога пошла между рядами высоких стройных деревьев.
— Послушай, — тихо сказал Нил, — ты когда-нибудь слышала виртуоза, который играл бы всего час в день, или о балерине, которая добилась успеха без долгих упражнений? Люди почему-то думают, что картину — хорошую картину — ты либо можешь написать, либо нет. Это не так. Чтобы стать художником нужны годы упорного труда. Хорошая картина — не счастливая случайность, а плод многолетней учебы и практики. Художнику нужно время… и средства к существованию. А если не можешь сделать что-то хорошо, лучше вообще не браться.
Они доехали до конца аллеи, потом Нил свернул на лужок. Лучи фар осветили группу сосен, изогнутых от постоянных ветров и скамейку под ними. Подъехав ближе, Нил заглушил мотор и вышел из машины.
Луна скрылась за облаками; глаза Джоанны не сразу привыкли к темноте. Наконец она разглядела, что они стоят на вершине горы, а сзади тянется поросшая вереском пустошь. Нил протянул Джоанне руку.
— Держись. Здесь много рытвин.
Его рука была теплой и крепкой, и Джоанна, держась за нее, дошла до самого края обрыва и оттуда увидела город. Он лежал внизу, совсем рядом и в то же время как будто в отдалении, словно смотришь с самолета.
— Эта цепь голубых огней — обводной канал, а красная неоновая вывеска — пивоварня, — объяснил Нил. — Даже железнодорожный узел в темноте выглядит привлекательно. Жаль, что не всегда темно.
От горечи в его голосе Джоанне стало неуютно, и она поежилась.
— Тебе холодно? — спросил он.
— Нет. Вечер теплый, — ответила она. — А где бы ты поселился, если бы мог выбирать?
— В Лондоне, — твердо сказал он. — В самом воздухе этого города есть что-то особенное, Лондон меня вдохновляет, а Мерефилд душит. А ты? Где бы ты хотела жить?
Она задумалась, припоминая города, где бывала с отцом. Рио… Афины… Рангун… так много городов, так много воспоминаний.
— Даже не знаю, — тихо сказала она. — Ни в одном городе я не чувствовала себя дома.
Луна выглянула из-за облаков. Нил повернулся к Джоанне, крепче взяв ее за руку. В следующее мгновение она оказалась в его объятиях, и он наклонился, чтобы поцеловать ее.
Джоанна не сопротивлялась, она просто отвернулась, так что его губы коснулись лишь ее щеки.
— В чем дело? — спросил он. — Я тебе не нравлюсь?
— Я тебя еще мало знаю, Нил.
