Сэйри не знала, как себя вести. Она осторожно приблизилась к высокой кровати, наклонилась поближе и, проглотив ужас от увиденного вблизи, чуть ли не шепотом заговорила:
— Деточка моя, ты меня слышишь?
Николь была слишком слаба, но, тем не менее, слегка моргнула глазами. Она все слышала и понимала. Говорить ей не позволяла сломанная челюсть. Она даже есть сама не могла, и ее кормили через трубку, которая торчала у нее изо рта.
Когда Сэйри немного освоилась в этой белоснежной стерильной палате, напичканной высокоточной медицинской аппаратурой, она осмелела.
— Господи, да что же это такое? Что же ты с собой сделала и ради кого? Ради этого подлеца, — запричитала она, держа холодную руку Николь, и слезы просто сыпались из ее глаз градом.
Николь смотрела на нее, но ее лицо не выражало никаких эмоций. Все эмоции были внутри. И вдруг из ее глаз выкатилась огромная стеклянная слеза. Сэйри это словно отрезвило. Она сразу взяла себя в руки и твердым голосом произнесла:
— Ничего, прорвемся. Все у нас будет хорошо.
Боль Николь была ее болью.
Слезы Николь были ее слезами.
Страдания Николь были ее страданиями.
Нет, Николь не была одинока в этом мире.
Восемь месяцев спустя Николь отпустили домой. Она уже могла сама передвигаться, правда, пока при помощи костылей. Но сама.
Водитель Николь в сопровождении верной Сэйри привез ее домой. Ворота открыл привратник. В руках он держал огромный букет цветов, срезанный в саду садовником.
— С возвращением, миссис Энвар. Мы так все о вас соскучились. — Привратник неловко поклонился и передал цветы Николь.
— Спасибо, Сэм, — только и сказала она и чуть было не заплакала, ткнувшись носом в нежные лепестки цветов, излучающих тонкий, еле уловимый аромат.
С цветами ее должен был встречать муж. Но муж оставил ее. Его больше не интересовало ее нынешнее положение.
Значит, и ее не должно волновать, что происходит с Марком Энваром.
Забыть.
Навсегда.
— Тебя здесь и на самом деле все ждут, — участливо сказала Сэйри. — Марта для тебя испекла твой любимый апельсиновый торт.
Николь улыбнулась, и ее лицо от этого так исказилось, что страшно было смотреть. Даже добрая Сэйри, видевшая хозяйку ежедневно, не могла привыкнуть к новому ее облику.
Ее лицо стало напоминать жуткую нечеловеческую маску, которую, казалось, она вот-вот снимет, превратившись в прежнюю милую женщину. Но не тут-то было. Эта уродливая маска была теперь приклеена к ней навеки. Это уже была не прежняя Николь, немного полноватая, но очень симпатичная.
Улыбчивая. Миловидная. Обаятельная.
Когда Николь Энвар впервые разрешили встать, она подошла к зеркалу…
И в ту же секунду раздался надорванный крик.
У нее началась истерика.
— Где мое лицо? — безумно кричала она изо всех своих сил, так, что синие вены вздулись на ее шее.
Ее моментально окружили врачи и медицинский персонал, сбежавшиеся на крик, вкололи успокоительное, и доктор Уолт Кэй, по-отечески гладя ее по стриженой голове, сказал:
— Николь, возьми себя в руки. Самое главное: ты осталась жива.
— Я не хочу жить с таким лицом. — Николь Энвар не слушала, что он говорит.
Она сидела на больничной кровати, закрыв свое уродство ладонями, через которые сочились мутные слезы.
— Ты не вправе так говорить. Раз Бог решил оставить тебе жизнь, значит, ты кому-то еще нужна на этой земле. — Доктор Кэй был серьезен.
— У меня никого нет. Ваш Бог все перепутал. Если бы я была кому-то нужна, он оставил бы мне мое лицо! Кому, кому я нужна с таким лицом? Как я покажусь перед знакомыми? Что я теперь буду делать с таким уродством?.. Господи, ну за что?.. — Николь возвела руки и посмотрела наверх. Ее взгляд уперся в белоснежный потолок. — Ну как мне теперь жить?.. Как?.. — Лекарства начали свое действие, мучительные мысли стали куда-то уплывать. Голос стал тише, глаза начали слипаться…
Она уснула.
Когда Николь очнулась от сна, с ней рядом сидела Сэйри. Она уже знала, что произошло. Сэйри Бак тихонько, с любовью гладила ее руку.
— Сэйри, почему я не умерла? — первое, что спросила Николь, когда открыла глаза.
— Все будет хорошо, — только и сказала мудрая женщина.
Николь Энвар переживала полный крах. Что могло быть хуже того, что произошло с ней? Смерть дочери, измена любимого человека, предательство подруги и… тот ужас, который назывался ее лицом.
— Николь, не убивайся ты так, — в очередной раз, тяжело вздыхая, начала разговор Сэйри.
— Я не знаю, что мне делать. Я не вижу смысла в жизни… — Николь пребывала в депрессии. Она могла целыми днями сидеть на берегу океана и смотреть вдаль, на глянцевую воду, сливающуюся с молчаливыми небесами.
Мысль о смерти все чаще приходила ей в голову. Единственное, что ее удерживало, — это какой-то иррациональный страх. Она, как любой нормальный человек, боялась смерти. Боялась наказания, которое ее ждет после кончины. Она не была твердо уверена, что существует какое-то другое измерение, в которое переходят люди из этого мира, но что-то ей подсказывало, что об этом лучше узнать в свое время. И это время она отмеряет не сама, а некий Высший Разум, с которым спорить бесполезно.
Но и жить в том ужасающем физическом состоянии, в котором она находилась сейчас, Николь не могла. Каждый час жизни ложился тяжелым мешком ей на плечи. В глазах не исчезал наждачный песок, травмированная голова не переставала болеть, и эта боль усиливалась от тяжелых мыслей.
После автомобильной аварии и катастрофы ее семейного благополучия она потерялась. Как ни странно, но она не осуждала мужа за то, что он оставил ее. О поступке подруги старалась не думать. Любимая работа ее уже не волновала, как прежде. Да по большому счету работы уже и не было. Салон закрыли, как только она очутилась в больнице. Но сейчас это ее не волновало.
Безразличие.
Полное безразличие.
Оно стало верным ее спутником и лучшим другом.
Ей все было безразлично.
Хорошо хоть, не надо было думать о заработке.
На ее счетах в банке еще оставались немалые деньги, которые достались ей в наследство от родителей и дяди. И которые не сумел прибрать к рукам ее бывший муж.
Верная Сэйри старалась быть всегда рядом с Николь. Отвлекала ее от тяжелых мыслей, чем могла. То смешную историю из своей прежней жизни расскажет, то еще чего-нибудь придумает. Николь, как правило, оставалась безучастна.
Она с каждым днем понемногу угасала. И однажды Сэйри Бак не выдержала. Она только что вернулась с рыбного рынка, где с ней произошла глупая, но весьма забавная история, которую она тут же выложила Николь. А случилось с ней вот что. Она шла вдоль рядов, на которых была разложена океаническая роскошь, и выбирала свежую рыбу к обеду. Ее взгляд остановился на серебристой, переливающейся на солнце, еще живой рыбине. За прилавком, как показалось Сэйри, стояла симпатичная длинноволосая девушка лет семнадцати.
