Присутствуя при этой пытке, Джим испытывал непреодолимое желание вырвать из рук Даниэль трубку и прокричать в нее все, что он думает о мистере и миссис Моррисон. Он недоумевал, как Дэнни до сих пор умудряется поддерживать с ними подобие теплых отношений. Если бы его, Джима, изо дня в день накачивали подобными нотациями, он бы давно озверел и наделал бед, а Дэнни еще пытается застенчиво улыбаться и снисходительно пожимать плечами, когда очередной абсурдный разговор с родителями подходит к концу.
Так случилось и на этот раз. Девушка убрала телефон, и в салоне машины застыло неловкое молчание. Джим старательно удерживал себя от едких комментариев в адрес четы Моррисон, какие могли бы оскорбить слух любящей дочери. И только когда она звучно выдохнула из себя все напряжение, скопившееся за время разговора, Джим позволил себе сказать:
— Эту проблему можно решить за несколько часов… Может быть, ты сама хотела бы повести машину?
— Ты так считаешь?
Джим съехал с дороги и остановил автомобиль.
— Это лучший способ прогнать хандру. Смотришь на дорогу, ведешь машину, степи и леса мелькают по бокам… Я не знаю другого такого действенного способа вернуть покой в душу. Попробуй, дружочек Дэнни, сама убедишься… — сказал он и освободил ей свое место за рулем.
Даниэль с готовностью приняла его необычное предложение.
Девушка видела, что Джим безуспешно старается заснуть. Его плотно закрытые глаза не могли обмануть ее пристрастного взора.
— Поговори со мной, пожалуйста, Джимми, — робко попросила она его.
С момента их последнего настоящего разговора прошло неполных два дня.
— Я знаю, что ты не спишь. Я уже не могу выносить этого молчания, — жалобно добавила Даниэль.
— Конечно, я всегда найду что сказать, — не поднимая век, отозвался Джим Хаскелл. — Но только думаю, что у меня нет права комментировать твои отношения с родителями, которые мне представляются патологическими.
— Вот ты и высказался, — шутливо заметила Дэнни, которую вождение действительно приободряло и внушало недостающую уверенность.
— Предпочитаю ограничиться этим. Должен лишь отметить, что ты мне преподала хороший урок в этом нашем путешествии…
— И в чем же суть? — заинтересовалась Даниэль Мориссон.
— Джим Хаскелл бессилен помочь тому человеку, который упивается своей болью.
— Это ты меня имеешь в виду… — старательно воздерживаясь от эмоций, предположила Дэнни.
Джим открыл, наконец, глаза и повернулся к Даниэль.
— В старших классах у меня была подруга. Она любила поэзию и коллекционировала почтовые открытки. Но это не помогало ей, не помогли и встречи в обществе анонимных алкоголиков, потому что она так и не созрела для того, чтобы помочь самой себе.
— Ты к чему это говоришь? — насторожилась Дэнни.
— К тому, что настало время откровенно поговорить с родителями. И при этом не позволить им своими сетованиями и притворными обидами заставить тебя вновь усомниться в собственной правоте.
— Это не так легко, Джим… Всю свою жизнь я старалась соблюсти статус-кво между ними и собой, некое подобие мира и понимания, потому что мне известно, насколько зыбка грань, отделяющая нас от враждебности…
— Ты-то старалась и продолжаешь стараться, — подтвердил Джим. — А они? Что они сделали для того, чтобы дочь почувствовала уверенность?
— Но к чему все эти старания, если я теперь решусь на открытую конфронтацию? — в отчаянии, по которому можно было судить о непрекращающихся мучительных размышлениях, воскликнула Даниэль.
— А если только так ты сможешь обрести тебя? Как ты не поймешь, что увязаешь, балансируя между их судом и собственными стремлениями! Ты никогда не добьешься одобрения в их глазах. Смирись с этим. Ведь ты рискуешь потерять уважение в глазах собственных. Мне больно наблюдать эту добровольную пытку, Дэнни!
— Почему ты вообще со мной возишься?
— Ты знаешь ответ, — твердо произнес Джим.
— Но как ты можешь любить меня, Джимми, когда я такая…
— Какая ты? Я хочу слышать, какой ты себя считаешь, Даниэль Моррисон?
— Несуразная… Да, именно! Не смейся. Мне известно, что я несуразная! Я с детства была незадачливая, неказистая, нескладная, неинтересная… И лучше с тех пор не стала, может быть, теперь я даже хуже.
— Твоя мать тебе это сказала или кто-то из отверженных тобою парней? Ну почему ты отказываешься постоять за себя, Даниэль? У тебя ведь все получится!
— Почему ты думаешь, что получится?
— Не ты ли твердо заявила Бобу и Клер, что останешься со мной на семейном совете? Или высказала напрямую Анне все мои недоумения, которые я в тот момент, растерявшись, оказался неспособен сформулировать. Почему с такой же твердостью ты не отстаиваешь себя, милая?
— Нет, Джим… Я не герой. То, что случилось всего лишь дважды, ни о чем не говорит. Ты просил меня не уходить, и я сказала Клер и Бобу, что останусь с тобой. Анна и Майкл оскорбили меня таким неуважительным к тебе отношением, и я не могла смолчать. Но я не борец. Я не решительная. Если мама расплачется из-за моих слов, я знаю наперед, что промолчу про все свои обиды и сама стану просить у нее прощения. Я безвольная. Бесхарактерная. Ты должен это знать, Джим. Вероятно, ты во мне ошибся. И еще я жутко ревнивая. И я знаю, что не похожа на тех девушек, которых все любят. Я не похожа на Лейлу. Я не принцесса, которая одним видом вызывает восторг и благоговение. И я всегда очень страдала от этого, а еще оттого, что стыдилась своих чувств…
— Дэнни, малыш…
— Если все ко мне относятся с пренебрежением, то как я могу поверить в твою любовь? — со слезами на глазах прокричала Даниэль.
— Осторожно! — воскликнул Джим, указывая на дорогу, но было уже поздно. — Кажется, мы сбили вомбата…
Кровь отлила от лица Даниэль Моррисон.
Джим отстегнул ремень безопасности и взял аптечку.
— Надеюсь, ему еще можно помочь… — Он улыбнулся девушке и с усмешкой пробормотал: — А как мы с тобой ссоримся! Словно десять лет в браке. Даже мурашки по спине.
Джим присел перед жертвой и крикнул Дэнни, оставшейся в салоне:
— Должно быть, мы сломали бедняге ногу. Надо бы обезболить, наложить шину и доставить парня в ближайшую ветеринарную клинику для рентгена… Особь крупная, жить будет.
— В часе езды отсюда есть ветлечебница Маджи. Доставим его туда, — предложила Даниэль и завела двигатель, пока Джим заботливо укладывал вомбата на заднее сиденье со словами:
— Прости, приятель.
— Боже! Подумать только, я ведь могла убить этого несчастного! Джимми, веди, пожалуйста, машину ты. У меня руки дрожат.
