— Брук, не думаешь ли ты, что это неправильно — использовать секс в качестве некой панацеи?
— А ты думаешь, что мы именно с этой целью прибегаем к нему?
Она положила голову ему на грудь.
— Не знаю, что и думать.
Брук погладил ее по волосам.
— Что тебя так беспокоит?
— Не знаю, просто я все думаю и думаю.
— О чем, например?
— Брук, ты понимаешь, что мы даже не знаем, жив ли Джеффри Килман? И не знаем, ищут ли нас с тобой. И вообще, что мы знаем о нашем будущем? Мы не знаем даже о том, что с нами будет на Рождество.
Прежде чем ответить, Брук довольно долго молчал, наконец спросил:
— Что, если я принесу елку? Мы сделаем украшения, и у нас будет все, кроме фонариков.
Кэтрин не могла не оценить его порыва.
— А остальное — ты хочешь сказать, что у нас все будет как надо?
— Ты имеешь в виду Санта Клауса, подарки и гимны?
— Да нет же. Я о том, о чем говорила.
— Давай сначала побеспокоимся о Рождестве. А обо всем остальном — потом.
— Брук, я, конечно, ценю твое спокойствие. Но как ты можешь сохранять железную выдержку, когда с нами такое происходит?
— С нами?
— Ну да, мы ведь не в летнем лагере, правда? Я ужасно себя чувствую, потому что понятия не имею о том, что с нами все-таки будет.
Брук взял ее лицо в ладони.
— Давай хорошенько поужинаем и забудем о проблемах. И изо всех сил постараемся быть счастливыми.
— Но ведь так мы ни к чему не придем, как ты не понимаешь? Всегда, когда возникают проблемы, ты уходишь от них. Ты поступал так, когда тебе было восемнадцать. Но теперь-то ты взрослый. Так посмотри же правде в глаза!
Брук опустил глаза, но Кэтрин уже заметила в них боль.
— Прости меня, — сказала она. — Мне не следовало быть такой бесчувственной и обрушивать на тебя свои проблемы.
— Обрушивать что?
— Не знаю, зачем я стала это говорить. Наверное, просто от безысходности. — Она поцеловала его в подбородок. — Если будешь стоять голым, то простудишься. Оденься, и я помогу тебе приготовить ужин.
— Да, мамочка.
Он рассмеялся, и она шутливо ударила его.
— Знаешь, самое главное, это постоянно что-нибудь делать. Я, пожалуй, сошью тебе шубу, и мы сможем выходить на прогулку. Ты мне поможешь. Начнем прямо с утра. А когда заскучаешь, то сможешь почитать какую-нибудь из моих книг. Слава богу, их у нас предостаточно.
Кэтрин взяла его за руку.
— Хочешь посмеяться? Я поехала в Кейлоун с мыслью о том, что мне предстоит приручить тамошнего дикаря. Собиралась понаблюдать за тобой, чтобы установить, как на тебя подействовала изоляция. Я думала, что при удачном стечении обстоятельств мне удастся даже уговорить тебя вернуться к цивилизации. Так вот, знаешь что? Изменился не ты, изменилась я. Глаза открылись именно у меня, не у тебя.
Брук прижал ее к себе.
— Ты такой хороший человек и замечательный любовник. Ужасно несправедливо жить так, будто весь наш мир может рухнуть в любой момент.
— Ты живешь здесь с таким ощущением?
— Я живу с таким ощущением, будто стою у края пропасти, еще немного, и я рухну в нее.
— Зимний снег сегодня — это весенняя река завтра…
— Торо?
— Нет, Роджер Бертон, директор школы, воспитавший меня.
Кэтрин хмыкнула.
— Так это он — источник всей твоей мудрости?
— Нет, ее я приобрел за годы долгого ожидания.
— Ожидания чего?
— Тебя.
13
Всю ночь и весь следующий день шел снег. Кэтрин чувствовала себя как птица, пойманная в силки. Единственное, что немного отвлекло ее, так это просьба Брука помочь ему сшить ей шубу. За все эти годы, сказал он, ему довелось пошить три шубы. Как-то раз Пол дал ему фабричную парку голубых тонов, но Брук не решился ее надеть, так как при дневном свете, да еще на снегу, был бы в ней очень заметен.
Так что весь день напролет они трудились над шубой. Брук подбил ее кроличьим мехом, и на следующее утро покончил с рукавами и воротником и, довольный собой, вручил ей обновку, едва она проснулась.
Шубка была Кэтрин в самый раз!
И она очень ей понравилась, несмотря на грубоватость швов и завязки вместо пуговиц. Впрочем, больше всего она понравилась потому, что была сшита руками любимого.
Облачившись в шубку, Кэтрин подошла к окну. И едва увидела за снежными сугробами, доходящими до середины окна, ясное голубое небо.
— Слава богу, небо чистое. А если еще завьюжит, мы будем заживо похоронены.
— Давай после завтрака прогуляемся. Заодно испытаем обновку.
Они еле выбрались из снежного плена. По хребту, однако, идти было не так тяжело, и они пошли вдоль него, жадно вдыхая морозный воздух. Вскоре им открылся удивительный по своей красоте вид, и они остановились, замерев от благоговения перед величием первозданной природы.
Кэтрин уткнулась Бруку в плечо, и он нежно ее обнял. Она почувствовала себя действительно счастливой женщиной. Какой мужчина был рядом с нею!
Любовные игры стали их основным способом времяпрепровождения. Даже занимаясь шитьем шубы, они кончили тем, что бросились в объятия друг друга среди всех этих лоскутков и кусочков меха.
Каждый раз она все больше убеждалась в серьезности взаимных чувств.
Их отношения приносили Кэтрин как ни с чем не сравнимую радость, так и нарастающую тревогу. Через несколько дней у Кэтрин должен был начаться опасный период. И ей, волей-неволей, придется объяснить Бруку, что в середине ее цикла они не могут заниматься любовью. До того Кэтрин никогда не боялась забеременеть, но сейчас… Здешняя жизнь действовала на нее, как некий яд замедленного действия, а она вовсе не хотела, чтобы растущее чувство к Бруку способствовало помутнению ее рассудка.
— Ну, так как шуба? Годится?
— У меня никогда не было лучшей.
Брук просиял.
— Погуляем еще?
— Только сначала я кое о чем тебя спрошу.
Брук уловил в голосе Кэтрин нотки тревоги.
— А что случилось?
Она закусила губу.
— Последние несколько дней были самыми лучшими в моей жизни.
— В моей тоже. Так в чем же проблема?
— Проблема в том, что мы сами себя обманываем. Так не может продолжаться.
— Но почему?
— Брук, ну не могу же я жить здесь всегда. Мы с тобой просто пребываем в мире грез.
Он ничего ей не ответил.
— Ну, как ты не понимаешь?
— Я тут уже давно живу. И вполне счастлив.
— Да… но я не такая, как ты. Моя жизнь сильно отличалась от твоей.
Брук никак не реагировал на ее слова, даже не глядел на нее. Внезапно все показалось Кэтрин таким безнадежным.
— Скажи мне, какие у тебя планы, — сказала она, беря его за руку. — Каким тебе рисуется наше будущее?
— Я люблю тебя, Кэтрин. И хочу, чтобы это продолжалось вечно.
Слова эти тронули Кэтрин. Несмотря на внешнюю грубость, своей безыскусностью он напоминал мальчишку. Она представила себе, что именно эти слова он мог говорить своей подружке юности Опаль. Должно быть, произнося их тогда, он верил в искренность своих чувств точно так же, как и сейчас.
На ее глаза набежали слезы, и она наклонила его голову, чтобы поцеловать в губы.
— Не сердись на меня, — взмолилась она.
— Чего же ты хочешь? Какие у тебя планы?
— Я хочу, чтобы мы были вместе, но не здесь.
Он покачал головой.
— Нет.
— Ты мне уже говорил, что в Кейлоуне тебя ничего не ждет. Но я предлагаю не это. Ты можешь поехать со мной в Орегон. Весной кончается срок аренды моего ранчо. Там мы заживем совсем не так, как в городе. Там кругом природа, прямо как здесь. Ты сможешь приспособиться к жизни на ранчо.
Он снова глянул в сторону заснеженных вершин.
— Я не могу.
— Но почему? Ты боишься?
— Нет, дело не в этом.
— А в чем же?
Он не ответил.
— Брук, ну не молчи же, объясни мне!
— Ты не понимаешь, но я скажу тебе. Смерть Фреда Килмана была не случайной.
Кровь отхлынула от лица Кэтрин.
— Что значит не случайной?
