Руки Тима медленно скользнули вниз и остановились на ее покрытых лишь тонкой тканью платья упругих ягодицах. Будто сквозь густой туман она услышала его тихий смех и произнесенные сдавленным голосом слова:
— Это первое, что мне в тебе понравилось. Точнее, что я увидел.
Кристин с трудом открыла глаза, словно просыпаясь после долгого сна, повернула голову и посмотрела на него с недоумением.
— Впервые я увидел тебя в коридоре, — пояснил Тим с улыбкой. — Ты шла впереди меня на наше первое занятие. Я сразу обратил тогда внимание на твою… прости, очаровательную попку.
Кристин изумленно изогнула бровь, вытягивая из затуманившегося сознания воспоминание о первом дне их знакомства.
Он мгновенно ей понравился… И у нее сразу же возникло ощущение, что ему-то она показалась отталкивающей. Как все странно…
Тим нежно погладил ее по ягодицам, искусно возвращая в состояние счастливого полузабытья, осторожно повернул к себе лицом, продолжительно и с любованием посмотрел в глаза, на ее брови, щеки, нос, губы… Привлек к себе и начал целовать…
Как здорово, хрустальным звоном рассыпалось в мозгу Кристин. Как же здорово…
В своих мечтах она уже сотню раз целовалась с ним, но те ощущения, что ей доводилось переживать в фантазиях, в подметки не годились нынешним чувствам. Сейчас ее как будто околдовали, превратили из Кристин Рэнфилд в некое воплощение любви, страстности и довольства…
Она помнила очень смутно, как бретельки коротенького платья соскользнули с ее плеч, как само платье с мягким шелестом упало к ее ногам, как, увидев ее грудь, Тим издал негромкий стон, наклонил голову и приник губами к ее соску…
Последующие события вообще слились в ее памяти в счастливую суетную неразбериху. В какой-то момент вдруг погас свет — и она лишь потом сообразила, что это Тим его выключил, ведь они стояли возле выключателя, — и комната наполнилась таинственным полумраком. А лицо Тима, его натренированные плечи, грудь, живот — он почему-то был уже без рубашки, — освещенные только серебристым сиянием луны, стали еще более манящими, нереально прекрасными.
Она не могла сказать, кто первый опустился на устланный мягким ковром пол, кто освободил их обоих от одежды. Ей запомнилось лишь то, что они ласкали друг друга долго-долго и что в какой-то момент кто-то из них прерывисто прошептал, точнее прохрипел:
— Я больше… не могу…
И в это самое мгновение Тим быстрым движением достал из кармана валяющихся рядом джинсов, распечатал и надел презерватив, схватил с кресла и швырнул на пол подушку, а Кристин, словно прочтя его мысли, легла на нее животом…
Он вошел в нее сзади, и ее сознание мгновенно отключилось — на смену мыслям пришло ощущение полного, нескончаемого, нереального блаженства…
Когда в голове Тима начало проясняться, он повернулся на бок и посмотрел на Кристин. Она лежала с закрытыми глазами, положив подушку под голову. Луна серебром омывала ее смуглую кожу, и создавалось впечатление, будто он только что занимался любовью с инопланетянкой.
Лицо ее выражало абсолютное спокойствие, дыхание восстановилось, стало ровным и неслышным. Тиму показалось, что она спит.
Осторожно, боясь разбудить Кристин, он достал из кармана джинсов зажигалку, которую, хоть и не курил, на всякий случай всегда носил с собой, поднялся с пола и, беззвучно ступая, подошел к журнальному столику. На нем стоял, тускло поблескивая в полутьме, серебряный канделябр со свечами.
Тим зажег их и вернулся к Кристин.
Его внимание вновь привлек белеющий на ее руке шрамик, и он принялся гадать, откуда тот мог взяться. А несколько минут спустя, едва касаясь кожи, он дотронулся до него подушечкой указательного пальца.
Губы Кристин дрогнули в улыбке.
— Не спишь? — шепотом спросил Тим, убирая руку.
Кристин, не открывая глаз и не переставая улыбаться, покачала головой.
— Заинтересовался моими боевыми отметками? — спросила она.
— Да, — ответил Тим чуть громче. — Я давно заметил его у тебя, и все ломаю голову, откуда он.
Кристин открыла глаза и скорчила забавную рожицу.
— Я заработала его в настоящей схватке с врагом… с сыном соседей. Мне было тогда одиннадцать лет.
— Он что, пырнул тебя ножом? — с сомнением в голосе спросил Тим.
— Нет, что ты. — Кристин рассмеялась. — Мы дрались с ним у нас во дворе. Он толкнул меня, и я, падая, наткнулась на торчавший из доски гвоздь. — Она приподнялась, опираясь локтем на подушку. Ее лицо приняло знакомое бунтарское выражение, которое помимо своей воли Тим успел всей душой полюбить. — Сначала боли я вообще не почувствовала, поэтому, несмотря на хлынувшую из раны кровь, вскочила и ударила кулаком этого болвана прямо между глаз, представляешь? Он взвыл, схватился за физиономию обеими руками… И в этот момент из дома выбежала моя мама…
Тим смотрел на нее настороженно.
— Во дворе твоих родителей всегда разбросаны доски с гвоздями?
Кристин расширила глаза, как будто в первое мгновение не поняла вопроса, потом опять заулыбалась и помотала головой.
— Нет конечно. Просто мы с Ником, так звали этого мальчишку, залезли в ту часть двора, где папа изредка столярничал. Она огорожена заборчиком и закрыта на замок. Так вот, нам с Ником захотелось взглянуть на инструменты, мы перемахнули через ограду, и тут из-за чего-то повздорили…
Тим слушал ее со странным чувством. К его разгорающимся восторгу и интересу примешивались недоумение и протест. Он вспоминал свое детство, соседских девочек, с которыми тоже иногда ссорился и даже дрался, но не мог припомнить ни одной столь ожесточенной схватки.
Кристин доверчиво лежала перед ним полностью обнаженная, и, любуясь ею, он представлял ее одиннадцатилетней сорвиголовой с окровавленной рукой, заезжающей промеж глаз мальчишке ровеснику.
Не то чтобы Тим испытывал неприятные чувства именно от этого. Нет, его внутренний протест был вызван другим. Осознанием того факта, что слабая женщина, еще век назад лишенная каких-либо прав, с удовольствием занимается теперь мужскими делами — в любом возрасте и, самое ужасное, вполне успешно.
— Нас обоих отвезли в тот день в больницу, — продолжала меж тем рассказывать Кристин. — Мне на рану наложили шов, Нику чем-то намазали опухшую переносицу и появившиеся под глазами фонари. А вечером с нами серьезно беседовали родители.
Еще бы, подумал Тим, я бы такую доченьку… И растерялся, не зная, как бы поступил на месте отца такой оторвы.
— Как сейчас помню выражение лица моего папочки, — говорила Кристин. — Я смотрела тогда на его насупленные брови, и мне казалось, они уже больше никогда не расправятся.
