— Что же ты ушел с такого торжества? Вот уж «Ситем» отпразднует свою победу! — сказала наконец Марион.
— Мне захотелось побыть с тобой, — ответил он.
Марион смерила его быстрым взглядом.
Да, другие пошли и звали его с собой. Даже старались уговорить. Но он отказался. Тиффани обиделась. Ну и пусть. Желание вернуться домой было у него сильным, как никогда прежде.
Джефф заложил руки под голову и грустно улыбнулся.
— Не знаю почему, но вот лежу я здесь и мучаюсь угрызениями совести из-за того, что помог «Ситем» победить, хотя я всегда считал, что концерн принесет городу большую…
— Зачем ты сделал это, Джефф? — перебила его Марион. — Ты хотел доказать этим надутым белым воротничкам из «Ситем», что ты достойный член их команды!
— Черт возьми, Марион! Я не пытался ничего доказать. Я только делал все, чтобы не произошло ничего такого, в чем потом пришлось бы раскаиваться.
Марион скрестила руки на груди.
— Ты сделал меня полной дурой в глазах наших знакомых.
— Марион, это не так, я лишь отвечал на твой вопрос. Просто отвечал.
— Ты строчил законами как из пулемета, — возразила она. — Это не так уж «просто» и безобидно.
— Это твое собственное мнение, — сказал Джефф.
— Неужели? Еще скажи, что ты сделал предварительный подсчет голосов!
У Джеффа перехватило дыхание. Вот угораздило его жениться на самой несговорчивой женщине на свете!
— Признайся, Марион, ты продолжала бы уважать меня, если бы я не вступился за своего клиента?
— Ты вдалбливал мне в голову свои законы, и я должна еще уважать тебя?
— Чего не бывает! У меня такая работа, — заявил Джефф.
Она посмотрела на него с недоверием.
— Ты просто невыносим!
— А ты крепко стоишь на ногах, Марион.
Она бросила в воду камешек.
— Да, это верно.
— Тебя не свернуть. Ты горячо отстаивала свою точку зрения, и я уважаю тебя за это. Я… — он чуть было не сказал: «горжусь тобой». — Я был… тронут. Но я надеюсь, что мы никогда больше не окажемся по разные стороны при решении подобных вопросов.
Она фыркнула:
— Вот именно! Я ухожу из Комитета и больше никогда не вернусь туда!
— Почему? Объясни, ради Бога!
— Эта работа не по мне. Пока я говорила, у меня от волнения подкашивались ноги.
Ее признание причинило Джеффу боль.
— Я все больше восхищаюсь тобой. — Он стал раскачиваться в гамаке. И, помолчав, добавил: — Мне даже жаль, что битва вокруг фермы Борденов закончилась. Но на следующем заседании Правления будем вместе.
— Надо же — какой благой порыв!
Джефф вздохнул. Он понял, что должен очень много сказать Марион, чтобы умиротворить ее…
— Джефф, я действительно хотела спасти этот прекраснейший уголок природы, где расположена ферма Борденов.
Страдание, слышавшееся в голосе Марион, не на шутку встревожило его, и Джефф как можно увереннее произнес:
— Не расстраивайся так, с землей будет все в порядке.
— Ты не можешь гарантировать это.
Джефф возразил:
— Могу!
Марион медленно повернулась:
— Можешь?..
— Я говорю о лесном массиве. Я никогда не сомневался в проектах «Ситем. Они всегда были безукоризненны. Но что касается этих двухсот акров леса, то я смогу найти способ, как сохранить их.
Глаза Марион недоверчиво сузились:
— Каким же это образом?
Он загадочно улыбнулся.
— Я знаю много способов. — Он был уверен, что успокоил ее.
Но она подошла к гамаку и сказала с возмущением:
— Ты прекрасно знаешь, что «Ситем» собирается застроить эти леса.
— Нет, я…
— Или продать их, что даже хуже, — перебила она его. — И ты еще встал на защиту «Ситем»! И сделал из меня дуру! У, ты… законник! Ну, держись у меня!
Не успел Джефф опомниться, как гамак накренился и он вывалился на землю.
Весь следующий день Марион продолжала дуться на Джеффа, и когда она столкнулась с ним у его конторы, то сделала вид, что не узнала. Она только что вышла из магазина готового платья, находившегося совсем рядом, и теперь осторожно укладывала подвенечное платье Робин в свою машину. Когда Джефф проходил мимо, она упрямо вздернула подбородок.
Запястье Джеффа была перевязано эластичным бинтом — жалкая попытка убедить ее, что он получил травму, упав из гамака. Джефф даже поднес забинтованную руку к глазам, делая вид, что смотрит на часы.
Положив платье в машину, Марион хлопнула дверцей и пошла в обувной магазин через дорогу, чтобы забрать заказанные там атласные туфельки для Робин. Продавщица, обслуживавшая ее, тоже была на городском собрании — каждый, с кем Марион сталкивалась сегодня, был на этом собрании — и, естественно, сразу же заговорила о том, что явно смущало Марион.
— Мне жаль, что вы и ваши сторонники проиграли, Марион, но я, положа руку на сердце, должна сказать вам, что ваш муж просто сокровище. Как он вскочил и стал защищать вас! Он так впился глазами в Ханну Борден, что я думала, она потеряет дар речи от страха.
Марион в третий раз за сегодняшний день слышала подобное мнение и стала раздражаться.
Вход в магазин «Центр-ювелир» был рядом, и хотя Марион сказала своему персоналу, что не будет работать всю неделю, все же решила заглянуть в свой магазин, чтобы узнать, как идут дела. И поинтересоваться впечатлением Линн о городском собрании.
— Что вы, все было совсем не так, — возразила Линн, выслушав комментарии Марион к речи Джеффа. — Я считаю, что Джефф был очень вежлив и объективен с вами.
Ничего другого Марион за все утро и не услышала. Все словно сговорились!
Из ювелирного магазина Марион поехала в кондитерскую, чтобы передать традиционное украшение для свадебного торта — фарфоровых жениха и невесту, — и из кондитерской поехала домой.
По дороге к дому ее стали одолевать сомнения — уж не сошла ли она с ума? Уж не погорячилась ли, упрекая Джеффа за то, что он встал на сторону «Ситем»?
У нее уже стало привычкой бросать все дела и отдыхать. Выйдя во двор, она направилась к креслу под старой яблоней, закрыла глаза и сидела, не шевелясь до тех пор, пока не почувствовала полное умиротворение. Медитации Марион научилась еще в колледже, но на нее не оставалось свободного времени — все поглощала работа. Марион вспомнила про медитацию после посещения врача. Через двадцать минут, почувствовав, что отдохнула, она открыла глаза и… увидела Джеффа, сидевшего на стуле прямо напротив нее.
Он наблюдал за ней, опершись подбородком на руку. В какое-то мгновение ей показалось, что он оберегает мир в ее душе, что он — неотъемлемая и естественная часть ее душевного покоя. Она удивилась — ведь она все еще зла на него.
