— Я недавно купил эту квартиру и еще не успел обжиться, — словно прочитав ее мысли, пояснил появившийся Олег. Он ловко расставлял на журнальном столике тарелки с закусками. Анна Вячеславовна поразилась, как красиво мужчина сервировал стол: тончайший фарфор, перетянутые атласной лентой накрахмаленные салфетки, сверкающие столовые приборы.
— Для простого чаепития слишком шикарно, — не удержалась она.
— Хочется произвести впечатление на будущую тещу, — с пляшущими чертенятами в глазах ответил Олег.
За завтраком он легко и непринужденно рассказал о себе, чем еще больше расположил к себе Анну Вячеславовну.
Время летело с немыслимой скоростью: прошла весна, на исходе было лето. Эти четыре месяца не прошли даром. Олег стал родным для Оксаны. Он приручал ее постепенно: не дарил шикарных букетов, не приглашал в рестораны, а гулял с детьми, помогал, когда Оксана свалилась с температурой, бегал за продуктами и по аптекам, оставался и бодрствовал около малышей, когда они капризничали после очередной прививки. И хотя ничего особенного вроде бы не происходило, Оксане было нужно именно это. Рядом с ним она начала чувствовать внутреннее спокойствие и гармонию. Они не спеша привыкали друг к другу, стараясь не нарушить ту тонкую связь, которая между ними налаживалась. Им всегда было о чем поговорить, чем удивить друг друга. Окончательно лед отчуждения растаял, когда Оксана от изнеможения и недосыпания прямо на прогулке упала в обморок. Она пошатнулась и мешком свалилась возле коляски. Очнулась уже в своей кровати и почувствовала смертельную усталость. Она устала так, как никогда до этого не уставала. Ей даже думать было трудно, не то что шевелиться. Ее глаза на фоне бледного лица казались более темными и пугающими, чем обычно. Она грустно смотрела перед собой, погруженная в некое странное забытье. Олег, оказавшийся вовремя поблизости, метался по квартире как заведенный: проводил бригаду скорой помощи, через каких-то знакомых нашел няню для малышей, сварил легкий бульон для Оксаны и, как она ни противилась, покормил ее с ложечки прямо в постели. Он чувствовал себя виноватым в том, что проглядел, не окружил Оксану достойной заботой раньше. Охваченный жалостью и чувством вины, ощущал в себе потребность защищать и оберегать Оксану от всяких напастей. Целую неделю днем рядом с Оксаной, как с тяжелобольной, находилась сиделка, а по ночам дежурил сам Олег. С детьми постоянно сидела няня, Елизавета Матвеевна, которая осталась и после выздоровления Оксаны. «Ты моя вторая мама», — окончательно придя в себя, однажды пошутила Оксана.
Сегодня он не выдержал и сказал, что не может без нее жить. Что ему плохо, если он не слышит ее голоса, не видит ее глаз. Что он заболеет и умрет, если она прогонит его после этого признания. Она не прогнала.
Он шагал через прозрачный туман, курившийся над землей и состоящий из микроскопических капель воды, отражающих холодный лунный свет. Вырывающееся изо рта дыхание тут же превращалось в пар, тонкой струйкой поднималось вверх. Это был самый холодный предрассветный час. Сколько же лет прошло с тех пор, как он тайком возвращался домой далеко после полуночи? Но навыки вернулись сами, точно он проделывал это вчера. Он зашел в квартиру на цыпочках, стараясь шуметь как можно меньше, снял ботинки и только тогда понял, что ему таиться не надо, живет он один и разбудить никого не может. Олег нащупал кнопку выключателя, щелкнул и разогнал темноту по углам прихожей. Губы расползались в глупой, щенячьей улыбке, и он ничего не мог с этим поделать. Он подошел к зеркалу и постарался придать своему лицу обычное серьезное выражение, даже закусил губу, чтобы сдержать улыбку, но ему это не удалось, глаза выдавали с головой. Ему стало смешно, и он тихо рассмеялся от счастья. Он чувствовал себя невероятно усталым и поразительно живым. Казалось, что ему сейчас под силу свернуть горы, но следовало лечь в постель и уснуть, иначе завтра от него не будет никакого толку.
Он почувствовал, что хочет есть, просто умирает с голоду, и устремился к холодильнику. Достал филе семги, отрезал кусок темного ржаного хлеба, сделал бутерброд. Стоя сжевал половину, потом достал из холодильника бутылку «Парламента», налил стопочку и выпил. Ему надо было отпраздновать то, что случилось сегодня. Она сказала:
— Я люблю тебя! Люблю, хотя и понимаю, что все произошло очень быстро, что так не должно быть. Люблю и ничего не могу с собой поделать.
Он не смог ничего ей ответить. Просто поднял ее на руки и закружил. Он боялся спугнуть словами свое везение. Да и какими словами можно объяснить, как было ему трудно все это время, потому что он любил ее давно, с первого взгляда, когда, встретившись с ней глазами, снова поверил в будущее. Он вспомнил, как медленно раздевал ее, следя за игрой света на ее теле, как замерло ее дыхание, когда он прикоснулся к обнаженной коже, как рухнула стена, разделявшая их. Она отдалась ему не раздумывая, словно с разбегу кинулась в воду и поплыла по волнам чувственности. Ни с кем он не чувствовал ничего подобного, словно растворился в ней, дрожа от напряжения и сдерживая изо всех сил рвущуюся наружу страсть. От нового, небывалого чувства рвалось сердце, огонь бежал по венам, туманил рассудок. Он боялся напугать ее своим яростным натиском, сдерживал желание, сколько мог, вкладывая бездну сил в нежность.
— Выходи за меня замуж, — попросил, когда они смогли оторваться друг от друга. — Я никогда не встречал таких, как ты.
Глядя в его глаза, Оксана растерянно пролепетала:
— Я даже не знаю, разведена я или нет. Валера обещал всем заняться сам, оформить через ЗАГС, но мне было не до этого, я даже не в курсе, замужем я или холостячка.
— Ну, с этим, я думаю, мы разберемся, но все же ты мне ответь: выйдешь за меня?
— Было бы глупо отказываться, — счастливо засмеялась Оксана.
— Еще как глупо! — согласился он с невозмутимым видом, хотя внутри все дрожало от счастья. Эта замечательная женщина — нежная, умная, заботливая — согласилась стать его женой. «Моя жена», — с удовольствием произнес он мысленно несколько раз. — Я люблю тебя. — Он нежно погладил ее по обнаженной груди и, не выдержав, снова привлек к себе. Время для него остановилось. Не было ничего приятней на свете, чем держать любимую женщину в объятиях. Импульсивно он начал тихо шептать ей на ухо стихи Асеева:
Я не могу без тебя жить!
Мне и в дожди без тебя — сушь,
Мне и в жару без тебя — стыть.
Мне без тебя и Москва — глушь.
— Еще, — попросила она, когда он замолчал. — Мне целую вечность не читали стихов.
