Однако он этого не сделал, и к концу урока я с ног валилась от усталости и нервного напряжения, испытывая к самой себе непреодолимое отвращение. После урока я хотела уйти вместе с детьми, но резкий голос остановил меня и велел мне войти в кладовую.
Я беспрекословно повиновалась и встала перед ним, чувствуя себя преступником, совершившим страшное преступление.
Но он думал совсем о другом преступлении. Его глаза скользнули с моего лица на безжизненно повисшую левую руку, и никогда еще я не видела у Брета таких ледяных глаз.
— Насколько я понимаю, вас с Уэйном Иствудом можно поздравить?
Я подняла руку и взглянула на кольцо.
— Поздравьте, если хотите, но, по-моему, это не совсем неуместно.
— Не уверен, что понимаю вас. Объясните, пожалуйста.
Я в уме подбирала слова, пытаясь привести их в порядок. Должна я ему сказать? А может, сам догадается?
Очевидно, уже догадался.
— Вы хотите сказать, что это и есть ваш так называемый план? — ошеломленно спросил он.
Я кивнула.
— Но как это произошло?
— Мне было нелегко, но я попросила Уэйна…
— Только не говорите, что вы попросили его жениться на вас!
— Нет, не совсем, — вспыхнула я. — Я ему все объяснила, рассказала, что я хочу… сбить с толку всех этих советников и родителей с их дурными мыслями… и спросила его… не согласится ли он… обручиться со мной. Я думала, это… решит проблему и очистит ваше имя. — Я запнулась под его пронзительным взглядом. — Так что это не настоящая помолвка.
— И Иствуд поддержал ваш безумный план, согласился выполнить вашу просьбу без зазрения совести, так? О, тогда он еще хуже, чем я думал о нем, он просто негодяй! И этот человек еще имеет наглость претендовать на пост заведующего кафедрой географии!
— Но, Брет, вы не должны думать о нем плохо. Он не негодяй. Как вы можете так говорить? Он согласился с моим планом ради меня, чтобы помочь мне.
— Вы влюблены в него! — Это был не вопрос, а изумление, связанное с констатацией факта.
Этого я уже спустить не могла.
— Я его не люблю. Я люблю… я никого не люблю. Я уже вам говорила: я не верю в любовь.
— Прежде чем мы перейдем к более важным, серьезным вопросам, — цинично усмехнулся он, — я хочу вам сообщить, что пересмотрел свое решение относительно наказания Колина. Как оказалось, я не смог устоять перед силой вашего убеждения и, вопреки своему мнению, решил его помиловать.
— О, Брет, спасибо! — обрадовалась я.
— С какой стати вы меня благодарите? Колин — мой сын, а не ваш. Боюсь, мисс Джонс, — как мне показалось, он с презрением произнес мое имя, ставя меня на самое последнее место среди коллег, — я обнаружил, что кто-то с этой кафедры допустил грубейшее нарушение. Скажите, кто несет ответственность за фильмы, которые берутся напрокат для показа школьному географическому обществу по понедельникам?
— Я, мистер Хардвик. А что?
Он облокотился на полку и смотрел на меня, печально качая головой.
— Я так и думал.
Мне не понравился его взгляд, и я испугалась. Что еще я натворила?
— Я получил письмо — довольно неприятное письмо — от фирмы, которая их поставляет. Оказывается, мы на три недели задержали один из фильмов.
— Ой, мне ужасно жаль, — я закрыла рот рукой, — но я совершенно забыла о нем!
— Да. Вам станет еще более ужасно жаль, когда я скажу, что эта фирма очень щепетильна в отношении своих фильмов, поэтому налагает на провинившегося штраф в размере четырех фунтов в день. Повторяю, мисс Джонс: четырех фунтов в день!
— Я не знала, — в ужасе покачала головой я, — простите.
— Почему? Вы должны были знать, мисс Джонс. Вы занимаетесь фильмами, и они находятся под вашей ответственностью.
Я не знала, что сказать в свою защиту, и молча крутила на пальце кольцо.
— Вы уже подсчитали, мисс Джонс? Если, конечно, вы умеете умножать. Четыре фунта в день за семнадцать дней? Вы уже знаете ответ? Сколько теперь мы должны этой фирме?
— Столько денег? — прошептала я. — Какой ужас!
Он снова покачал головой:
— Что мы будем с вами делать, мисс Джонс?
Я начинала ненавидеть свое имя. Мое сердце сжалось в крошечный бумажный шарик, готовый полететь по кабинету.
— В каком смысле, мистер Хардвик?
— В каком смысле? — вздохнул он. — А в том, что я начинаю сомневаться, стоит ли вам вообще работать учителем.
Кто-то вошел в класс и произнес мое имя.
— Ваш жених, мисс Джонс? — тихо сказал мистер Хардвик. — Хотите поговорить с ним?
— Нет, благодарю!
Мы замолчали, и через несколько секунд Уэйн ушел.
— Мистер Хардвик, все совершают ошибки.
— Верно, но вы совершаете их слишком много, мисс Джонс.
— Да, я не могу как следует вести машину, случайно задеваю глобус, и он падает на пол… Но при чем здесь мои преподавательские качества?
— А еще делаете грубейшие ошибки перед всем классом, и настолько очевидные, что их замечают ученики и поправляют вас. Вы не способны поддерживать порядок в классе…
— Но все это произошло потому, что… — Я оборвала сама себя, потому что не могла сказать: все это безобразие затеял его собственный сын.
— И забываете вовремя вернуть фильмы, тем самым подвергая школу штрафу.
— Но все эти ошибки можно объяснить, — всхлипнула я.
— Дело не в том, что вы делаете или не делаете. — Я видела, что он пытается смягчить резкость своих слов. — А в полном отсутствии у вас чувства ответственности, что и лежит в основе всех ваших поступков. Хочу подчеркнуть, мисс Джонс, что сейчас я говорю с вами как официальное лицо, как ваш директор, а не ваш друг.
Друг? У меня потеплело на сердце от мысли, что он все-таки считает меня своим другом, но я быстро вернулась к реальности, когда до меня дошел смысл его слов.
— Вы пытаетесь таким вот завуалированным способом сказать мне, что я должна оставить преподавательскую карьеру? Или поискать другую, чтобы избавить вас от моего присутствия в школе?
Он взял точилку для карандашей, сделанную в форме глобуса, и начал подбрасывать ее на ладони.
— На этот вопрос вы должны ответить сами.
— Но ведь если я захочу перейти в другую школу, они попросят у вас рекомендации. Как вы сможете дать мне хорошую характеристику, если так плохо обо мне думаете?
Он пожал плечами, продолжая подбрасывать глобус вверх и вниз, вверх и вниз. Бесполезно! Я была сражена наповал его словами и больше не могла сдерживать слезы. Я постепенно теряла остатки уверенности в себе, которая и так никогда не была моим сильным местом.
— Разве я не предупреждала вас, что мне нельзя доверять, мистер Хардвик? — захлебываясь слезами, спросила я. — Теперь вы знаете почему.
