Итак... Кайен ушла. Бросила его.
Ни больше, ни меньше.
Ничего не объяснив.
Предупреждала же, что всегда путешествует налегке. Чтобы быстро собраться и исчезнуть в неизвестном направлении. Ни дать ни взять, лафонтеновская стрекоза. Даже не попрощалась.
Наверняка стряслась какая-нибудь беда. Например, мать заболела. Или с Роуз плохо...
Любая версия годится. Лишь бы ею утешиться. Лишь бы знать, что Кайен бросила его не просто так.
Воображению Дэйва рисовались самые дикие картины. Вот она в объятиях старого Девинтера. Или молодого Форрестера. Нет! Прекрати! Этого просто не может быть! Он этого не вынесет! Нет! Ревность буквально рвала его сердце на части.
Случившемуся должно быть логическое объяснение. Она бы так не поступила со мной. Она просто не может.
И все же... Она ушла — это единственное, что он знал. И неожиданно для себя понял, что не может без нее жить. Решив искать ее по всему белому свету, он пошел собираться.
Неожиданно что-то белое блеснуло у него под ногами. Нагнувшись, Дэйв узнал в листке бумаги страницу своей новой рукописи. Это была сцена, в которой он впервые знакомит читателя со Спайс. Он выругался, изорвав страницу на куски. Теперь все было ясно.
Когда Кайен неожиданно появилась на пороге материнского дома, она нашла в Сюзан Олдермэн союзника. Той было достаточно один раз взглянуть на лицо дочери, как она сразу же все поняла. Кайен удивила реакция матери, которая не в пример характерному для нее поведению даже не расспрашивала о деталях разрыва. Она просто поставила кипятиться чайник и заварила кофе.
— Хочешь поговорить? — спросила она.
— Не думаю, мам, пока еще нет, — уставившись в одну точку, сказала Кайен. — Возможно, позже.
Сюзан похлопала по ее руке.
— Знаешь, ведь очень нелегко видеть свою дочь в таком состоянии. Иногда бывает полезно разделить боль с близкими.
Как много значили для Кайен эти слова! В горле застрял комок слез.
— Надеюсь, последний твой парень был другим, — проговорила Сюзан, избегая называть Дэйва по имени.
— В этом-то все и дело, — сказала Кайен. — Он такой же.
Мать передала ей упаковку бумажных салфеток, вглядываясь в глаза дочери.
— Все так плохо?
Занятия психотерапии научили ее, что надо быть честной с самой собой. Столько лет она скрывала от матери все свои тайны, но теперь сказала:
— Я люблю его, мам.
Сюзан положила руки на плечи дочери:
— Бедная моя девочка.
Кайен думала, что не надо делиться с матерью всеми романтическими подробностями, чтобы не смущать пожилую женщину. К тому же, как оказалось, в ее отношениях с Дэйвом был секс, а не любовь... А мать бы этого просто не поняла.
— А ты ему уже об этом сказала? — тихо спросила Сюзан.
— Слава богу, нет.
Да и что бы это изменило.
Еще не хватало, чтобы три священных слова оказались на страницах рукописи Дэйва в какой-нибудь пикантной ситуации. И особенно это было больно потому, что она еще никогда не говорила их никому, только своему отцу.
Чтобы хоть как-то отвлечься от грустной ситуации, две женщины стали вспоминать их былую жизнь. Кайен рассматривала свои старые вещи и неожиданно нашла коробку с настоящими сокровищами.
— Здесь некоторые из твоих старых призов, карточки и дневники. Я сохранила их специально для тебя, — сказала ее мать. — Нет, не волнуйся, я их не читала.
Кайен улыбнулась. В ее дневниках жила боль прошлого. Она пережила смерть отца, несчастный случай, убивший ее возлюбленного, разрушительные отношения с женатым мужчиной и тяжелые последствия алкоголизма. И ни одно из этих впечатлений по силе не сравнилось бы с чувством ненависти, которое она испытывала к Дэйву.
Внезапно громкий стук в дверь потряс тишину и заставил Кайен подскочить на месте.
— Если это Дэйв, скажи, что меня нет дома.
Сюзан не спорила. Она просто пошла открыть дверь, оставив дочь наедине с вещами и мыслями. Пять минут спустя в дверном проеме появился Дэйв. Кайен представить себе не могла, что он сказал матери, но она его пустила. Ей было больно видеть его, но сердце все равно радостно забилось.
— Неужто сам Генри Хиггинс пожаловал к бедной девушке-цветочнице? Накрой на стол, маман, да лучший сервиз поставь для мсье, — Кайен идеально скопировала диалект Элизы Дулитл. — И всыпь туда яду.
— Её все равно здесь нет, — нахмурился Дэйв. — Твоя мама поступила правильно, оставив нас наедине. Разберемся сами.
Боясь утонуть в его нежном взгляде и тем самым забыть о гордости, она отвела глаза.
— И что тебе надо от меня?
Ее спальня была такой маленькой, что Дэйв одновременно мог коснуться руками обеих противоположных стен. Зная, как опасно находиться им в одной комнате, она решила выбежать отсюда. Еще не хватало, чтобы он случайно толкнул ее на кровать. Тогда все пропало. Сила воли у Кайен была еще не такой прочной. Да и потом, ей не хотелось, чтобы ее милая детская комната попала на страницы грязного романа.
— Перво-наперво, я пришел проверить, все ли с тобой в порядке.
Кайен расширила глаза.
— Волновался, не оказалась ли я в объятиях очередного любовника? — спросила она, явно над ним потешаясь.
Дэйв и глазом не моргнул, хотя она попала в точку. Эти мысли его тоже посещали.
— Я имел в виду твое здоровье.
Кайен заморгала.
— Не удивлюсь, если ты используешь эту сцену в своей книге. Давай же!
Лицо Дэйва потемнело. Он коснулся ее подбородка указательным пальцем, приподняв его и заглядывая ей прямо в глаза.
— Что бы ты ни думала обо мне сейчас, ты по-прежнему мне нужна.
Кайен дернулась назад. Да он над ней еще и издевается? Втыкает нож ей прямо в сердце и проворачивает прямо-таки с садистским наслаждением.
— Если не получится с писательской карьерой, попробуй себя в качестве актера, — язвительно посоветовала она. — Уверена, драматические роли — как раз для тебя. Только передо мной-то не надо играть.
Она выхватила дневник из коробки и со всей яростью запустила им в Дэйва. Увесистая тетрадь стукнулась о его голову и упал на пол.
— Может, пригодится для романа. Там полно всякой грязи из моих школьных дней.
Дэйв потер лоб.
— Послушай...
— Нет, это ты послушай! — выкрикнула она и достала еще один дневник. — Я не знала, что ты так плохо думаешь обо мне. Но потом прочитала твой новый роман, и все встало на свои места. Ты не стоишь даже моего гнева.
Кайен увидела облегчение на лице Дэйва. И еще — боль. Тот бокал виски был самым тяжелым в ее жизни. Один только запах мог толкнуть ее на преступление против себя. Ее трезвый образ жизни готов был полететь к чертям из-за какой-то ерунды. Демоны пьянства до сих пор кружили над ней и не хотели отпускать. Ее могло спасти только чудо.
