что происходит, Грейс? Ты и правда пройдешься со мной, если я попрошу?
— Нет, конечно нет!
Щеки покраснели, она облизнула губы, оскорбленная его правотой. Она не хотела быть здесь. Но как можно чувствовать себя нормально рядом с тем, в кого ты была влюблена? Когда вы были любовниками?
Нико ждал, и под его взглядом она быстро собрала вещи.
— Что остальные подумают? — Попытка разрядить внезапное напряжение между ними, но ее голос звучал надрывно, а улыбка выглядела лживо.
Она непреднамеренно намекнула на их отношения и покраснела еще больше.
— Я говорю о том… — Грейс запнулась, и воцарилось неловкое молчание.
— И что же остальные подумают? — вкрадчиво замурлыкал Нико. — Я так понимаю, под всеми ты имеешь в виду тех, мимо кого мы пройдем по пути к лифту?
— Нико, это не смешно.
— Ты моя секретарша, — мягко сказал он. — Думаю, можно с уверенностью сказать, что никто ничего не подумает. Боишься за свою репутацию?
Нико вскинул брови и сделал шаг назад, чтобы открыть дверь и пропустить ее вперед. Он наклонился и шепнул ей на ухо:
— Правду знаем только мы, да, Грейс?
Он отстранился и быстро пошел прочь, а она поспешила за ним.
Уши Грейс горели, в горле пересохло от шквала сексуальных образов, которые появились от слов, произнесенных злым шепотом. Она вспомнила, что нужно быстрее искать работу, потому что неизвестно, сколько еще потребуется времени, чтобы научиться держать себя в руках.
Они же не на свидании!
Тем не менее он не прочь лишний раз намекнуть на их роман. Он думает, что смущать ее — забавно? Ей было жарко, пока они спускались в подвал, и она тревожно взглянула на него, когда лифт остановился.
— Где мы?
— Я подвезу тебя.
— Нет!
— Почему нет?
Двери открылись, и он отошел в сторону, чтобы она проскользнула мимо него, хотя сразу же обернулась и уперла руки в бедра.
— Потому что… потому что…
— Ты боишься?
— Боюсь… чего?
— Сейчас узнаешь, — пробормотал Нико вполголоса.
И прежде чем она успела сделать хоть что-то, прежде чем успела отстраниться, или развернуться, или просто привести мысли в порядок, он подошел к ней. Он аккуратно, но в то же время властно придержал ее и накрыл ее губы своими.
Поцелуй оказался страстным, язык, жадный и жаждущий одновременно, исследовал ее рот с невероятным напором.
Время остановилось. Между ног стало влажно, и мышечная память заставила ее наклониться к нему и так же жадно впиться в его губы.
Она хотела, чтобы все сейчас же прекратилось и чтобы продолжалось снова и снова.
Непослушные руки потянулись вверх и обняли его за шею, жар его тела наполнял ее головокружительным удовольствием. Его пальцы проложили обжигающую дорожку вдоль ключицы, у нее перехватило дыхание, и веки задрожали. Ох, такие ощущения просто невозможно забыть!
Она услышала звук шагов, эхом отдающийся в похожей на пещеру автостоянке, и отпрянула назад, приводя себя в порядок.
Она уставилась на него широко раскрытыми глазами.
— Прости, я не должен был, — только и смог произнести Нико.
Нико запустил пальцы в волосы и отвернулся. Он злился на себя. Злился за то, что не смог выбросить ее из головы… за желание прикоснуться, когда ему отказали… за то, что не смог устоять перед искушением. То, что случилось, — пример слабости, которую он привык презирать.
Боже, даже сейчас темные глаза остановились на ее припухших губах, ему приходилось бороться с желанием приблизиться к ней и хотя бы вдохнуть аромат.
При одном взгляде на Нико разрывало напряжение, губы все еще болели, а тело все еще хотело большего, все еще пылало из-за него.
Он извинился, но мог этого не делать, потому что извиняться было не за что. Грейс ответила на поцелуй так же жадно, как и он, и неистово желала близости.
Единственное отличие состояло в том, что он поцеловал ее, чтобы самоутвердиться, и она это знала. Доказать, что он все еще ее возбуждает. Однако она поцеловала его, потому что у нее не было выбора. Тело было не в состоянии слушать голос разума.
Нико подошел к ней, она замерла в нерешительности.
Грейс сделала глубокий успокаивающий вдох.
— Ничего не выйдет, — тихо сказала она.
— Даю слово, что ничего подобного больше не повторится, — произнес Нико. — Бог знает, о чем я думал.
— Ты хотел доказать, что ты все еще… оказываешь на меня влияние. — Она продолжила прежде, чем он успел ее перебить: — Полагаю… для тебя это очень забавно, что кто-то моего возраста…
— Не говори так, Грейс, — хрипло прервал он. — Я никогда не смогу стать тем самым.
— Должно быть, ты все еще мне нравишься, Нико, — сказала Грейс, собрав волю в кулак, — но это не значит, что меня это не раздражает.
— Раздражает?
— А что еще? Эта симпатия неудобна. И все.
— Конечно, — сухо ответил он.
— Но она есть, и работать вместе становится невозможно. Я подумала… она могла бы и не мешать, но…
— Это я виноват.
— Никто не виноват, Нико. Все уже случилось. Завтра я начну искать новую работу.
От этих слов ей стало больно, закружилась голова и затошнило. То, что она уже начала искать работу, не имело никакого значения. Грейс открыто заявила о своем желании, и сейчас его будто высекли на камне.
— Не нужно.
— Что ты имеешь в виду?
— Последнее, чего я бы хотел… чтобы в офисе тебе было неприятно. Мы слишком давно работаем вместе, и ничего критичного не произошло. Но смысл не в этом. Ты заслуживаешь большего, чем чувство страха рядом со мной, и я понимаю, что ты можешь, даже если я даю тебе слово, что все случившееся просто… неправильно… — Нико тяжело вздохнул и, не в силах посмотреть ей в глаза, сделал шаг назад, чтобы увеличить расстояние между ними. — Ты можешь уйти и не писать заявление.
— Что, прости?
Нико криво улыбнулся.
— Я не совсем так представлял наши… рабочие отношения, но ты была лучшей… я даже не могу назвать тебя секретаршей, потому что ты была гораздо большим. Моей правой рукой. Я… я буду скучать, но тебе будет лучше, если мы совсем перестанем видеться. С этого момента я освобождаю тебя ото всех обязанностей. Ты будешь получать зарплату, пока не найдешь новую работу, и я гарантирую, что дам тебе самую лучшую рекомендацию, которую только можно получить.
— Ты имеешь в виду…
— Я имею в виду, что ты можешь вернуться в офис, собрать вещи и уйти навсегда.
— Но тебе придется искать мне замену.
— Я справлюсь, Грейс. — Он поднял руку и глумливо помахал. — Я же большой
