могла вымолвить ни слова. А Фишман продолжал:
— Я, ведь, предупреждал тебя, Сонечка, что Алексу ты не нужна! Он собирается жениться, на Эшли! Объявление уже сделано!
— Нет!.. Нет… Вы врёте всё! — прокричала я надрывным голосом.
— Подумай, Сонечка! Разве, я хоть раз, говорил тебе неправду?
Я задумалась. «А ведь Фишман, прав! И про невесту Алекса, а теперь и про Быстрову, которая оказалось не подругой, а Иудой, продавшей меня, «за тридцать серебряников»! Он во всём, оказался прав!»
— Что вы хотите от меня? — отвернувшись от мужчины и, скрывая слёзы, спросила я.
— Ты знаешь, чего я хочу! — услышала я голос за спиной, и в нос ударил, сладковатый запах его парфюма.
Я почувствовала неприятное прикосновение ладоней, и резко отшатнулась в сторону.
— Я, никогда, не выйду за вас замуж! — глядя в лицо, разъярённого Фишмана, выкрикнула я.
— Это мы ещё посмотрим! — прорычал Генрих Янович.
— А что вы сделаете? Будете держать меня в этой тюрьме, пока я не соглашусь? Но я, не соглашусь, никогда! — кричала я.
Мужчина сжал кулаки, до побелевших костяшек, и прошипел:
— Запомни, девочка!.. Я всегда, добиваюсь, чего хочу! Не думаю, что ты, будешь исключением!
Фишман вышел, и я услышала щелчок, закрывающегося замка.
«Надо подумать, как выбраться отсюда». Я вошла в гардеробную и стащила с полки свои вещи. С первого взгляда, всё осталось, как я сложила. «Надеюсь, здесь нет камер?» Просунув руку вглубь чемодана, достала телефон, который убрала, ещё в доме Быстровой. «Как предусмотрительно, я соврала Снежке, про телефон!» — порадовалась я. Он, полностью разрядился. Достала зарядку и включила его в сеть.
Из-под кучи одежды, вытянула шкатулку, и проверила её содержимое. Пропажи не обнаружила, убрала обратно в чемодан и вернулась в комнату.
Изучая обстановку моей «тюрьмы», восхитилась невероятной красоты, антикварной мебелью. Ещё в школе, после поездки с мамой в Санкт-Петербург, и посещения «Эрмитажа» и «Петергофа», заинтересовалась стилями, в мире интерьерного дизайна. Вдохновившись прекрасными дворцами «Петергофа», мама приобрела для меня несколько дорогостоящих книг по искусству. Я, с упоением, прочла их все.
И вот, глядя на шикарную и очень дорогую мебель, могу предположить, что это стиль «Барокко». Комоды, кушетки, кровать и диванчики, с характерными для этого стиля, изогнутыми формами и изобилием декоративных резных элементов, с золочёными деталями, привели меня в восторг. Не думала, что Фишман, такой ценитель антиквариата.
Дверь снова открылась, и в комнату вошла девушка, чуть старше меня.
— Генрих Янович спрашивает, не желаете ли, прогуляться по саду?
Я сразу же согласилась, не смотря на то, что находиться в обществе Фишмана, мне неприятно. Решила взять себя в руки и успокоиться. «Не стоит злить, этого человека». Я переоделась и, в сопровождении горничной, вышла из комнаты. Спустившись на первый этаж, заметила Генриха Яновича, сидящего на будуарном диванчике, того же стиля, что и спальня. Рядом, по обе стороны от него, стояли два кресла, из того же ансамбля. Яркая гобеленовая обивка, с вплетением золотых нитей, придавала мебели королевский вид. Посередине огромной гостиной лежал овальный ковёр, на котором стоял кофейный столик. Вдоль стен располагались шкафы и витрины. Стиль «Барокко» выдавали округлые формы фасада, инкрустированные перламутром, полудрагоценными камнями и украшенные позолотой. Пастельные тона стен и мебели, не напрягали глаз, а наоборот, действовали успокаивающе.
Увидев меня, мужчина поднялся и, приблизившись, подал руку. Я несмело, взяла его под локоть, и мы вышли из дома. Я обернулась, чтобы оценить жилище Фишмана, и предо мной предстал роскошный дворец. Но в нём было чересчур много помпезности и театральности.
— Любите «Барокко»? — не удержавшись, спросила я.
— Люблю богатство и роскошь! — ответил Фишман.
— Я заметила… Обстановка вашего дома, больше напоминает королевские апартаменты!
— Когда вы станете хозяйкой этого особняка, я разрешу вам поменять здесь всё, по своему вкусу, — накрыв прохладными влажными ладонями мою руку, прошептал мужчина.
Я ничего не ответила, а лишь, отстранившись, направилась вглубь сада к красивому фонтану, который напоминал Петергофский фонтан «Самсон». Вокруг него стояли красивые кованые скамейки, окружённые тенистыми деревьями. Я присела на одну из них. День выдался жарким, и хотелось спрятаться от солнца, и посидеть около воды. Фишман уселся рядом.
— Генрих Янович! Давайте поговорим о наших взаимоотношениях?
— Давайте, Сонечка!
— Генрих Янович, объясните мне, может быть, я чего-то не понимаю? Неужели, вам безразлично, что выбранная вами, спутница жизни, не любит вас?
— Безусловно, мне не безразлично, и я надеюсь, что познакомившись со мной поближе, вы измените, мнение обо мне и полюбите, — придвинувшись ближе, и почти нависая надо мной, прошептал мужчина.
— Я никогда не полюблю! — соскочив со скамьи, выпалила я.
— Не горячитесь, Сонечка! Я очень хороший любовник, и ваш первый раз, будет безболезненным. Обещаю вам…
Я рассмеялась.
— Вы думаете, что я до сих пор, девственница?
— Разве это не так?..
— Странно, что моя бывшая подружка, не доложила вам, о ребёнке, которого я ношу, — не унималась я.
Лицо Фишмана изменилось и стало бледным.
— Не советую злить меня! — прорычал мужчина.
— Думаете, что я шучу?.. Я, совершенно, откровенна с вами!
Генрих Янович подошёл к фонтану и, протянув руку, зачерпнул ладонью воду. Ополоснув руки, он встряхнул ими, и капли разлетелись по сторонам.
— Значит, мои опасения были не напрасны?.. Ты спала с Алексом? Это его ребёнок? — рычал Фишман.
— Конечно! Ребёнок, которого я ношу, от любимого мужчины! — с вызовом, ответила я.
— Тем хуже для тебя, Сонечка! — прошипел Генрих Янович, и, подхватив меня под руку, потащил в сторону дома.
Не проронив больше ни слова, он поднялся со мной в спальню и, подтолкнув, в приоткрытую дверь комнаты, запер на ключ.
Вспомнив про телефон, который поставила на зарядку, помчалась в гардеробную, но его там не оказалось. Мои надежды на спасение, рухнули.
«Что теперь делать?» Наверно, пока я гуляла по саду с Фишманом, кто-то из горничных стащил мой телефон. Сердце, испуганно забилось. «Я никому не нужна… Искать меня никто не будет… Я умру здесь!» — слёзы катились из глаз, и я почти ничего не видела, все предметы вокруг, расплывались. Опустившись на кушетку, вытерла слёзы и подумала: «Нет! Я не сдамся! Нельзя раскисать! Я должна быть сильной, ради своего малыша!»
Прошло около двух часов, и я услышала звук, открывающейся двери. Горничная сообщила, что меня ждут. Я проследовала за ней, и в гостиной, обнаружила Фишмана и какую-то женщину, возрастом, за шестьдесят лет. Она вызывала такое же отвращение к себе, как и, сидящий с ней рядом, мужчина. Осмотрев меня с ног до головы, она повернулась к Генриху Яновичу и спросила:
— Это она, Генри?
— Да, мама!
Женщина скривила
