Крем снова выступил, и она снова принялась медленно слизывать его с губ, неотрывно и дерзко глядя ему в глаза.
Распутница!
– В последнее время стоит несколько неустойчивая погода, – заметил он с вежливой веселостью. – Как вы полагаете, что нас, в конечном счете, ожидает – солнце или дождь?
Один год назад.
Реджи не был дома более трех лет. Не был здесь, в доме своих родителей, хотя за эти годы виделся с ними неоднократно. Иногда, чтобы повидать его, они приезжали в Лондон. Обычно весной, когда он с удовольствием проводил время в обществе друзей, которых приобрел в школе и в университете, или в обществе знакомых ему всю жизнь сыновей и дочерей друзей его родителей. Родители также часто приезжали, чтобы побыть с ним в Уиллоу Энд – особняке и поместье, неофициально принадлежавшем ему со дня совершеннолетия.
Ему нравилось в Виллоу-Энд. Он любил свой дом – старую раннегеоргианскую усадьбу, любил свой парк. Ему нравилось помогать в работах на ферме: марать в земле руки, отнимать телят от несчастных коров, стричь овец, трудиться до пота. Под его руководством ферма даже стала приносить скромную прибыль.
Но наконец-то он вернулся домой, в Уилтшир. Прошлой зимой его матушка неважно себя чувствовала. И хотя к весне ей стало намного лучше, отец Реджи посчитал, что ехать с нею весною в Лондон или летом в Уиллоу Энд пока еще не стоит. Так что Реджи приехал повидать их ранней осенью, после того, как был собран урожай.
Стояли те дни начала октября, когда можно было поклясться, что все еще лето. Разве что чуть другим казался на вкус воздух, чуть по-другому падал солнечный свет, а листва на деревьях начинала желтеть.
На третий день по приезду, пополудни, он в одиночестве бесцельно брел по парку. Шел куда ноги несут, упиваясь окружающими красотами и наслаждаясь теплом. Все-таки он должен был вернуться сюда раньше, даже несмотря на то, что часто виделся с родителями. Виделся, но не здесь. А ведь он всю свою жизнь принадлежал этому месту. Здесь были его корни.
Почему у него всегда находились оправдания, чтобы не приезжать? Он знал причину, но, когда бы о ней ни подумал, его сознание старалось от нее отгородиться. Кроме того, причина была весьма глупой. Никто в двадцать один год не может влюбиться за один единственный день. Возжелать – да, несомненно. Но не влюбиться.
Это было простым влечением к запретному.
Вдруг он осознал, что бесцельные шатания привели его к тому узкому участку реки, который он всегда называл мостом. Кажется, он шел вовсе не бесцельно? И все это время его тянуло именно сюда? Нет, нельзя переходить на другую сторону. Будет весьма неловко, если его, в его-то возрасте, застигнут на землях Оукриджа и с позором выдворят или, хуже того, поволокут к судье за нарушение границ.
Однако, он все-таки перебрался через реку и медленно двинулся к старому дубу. Странно, что они всегда встречались именно там. Их встречи были не слишком частыми, хотя продолжались много лет. Пожалуй, что их можно было пересчитать по пальцам двух рук, ну, может, с добавлением нескольких пальцев ног. Но они всегда встречались именно у старого дуба. В первый раз ему было восемь, в последний двадцать один.
Теперь, когда ему двадцать четыре, он снова здесь.
Он не поверил собственным глазам. Она была там. Она сидела на траве у реки, пристроив на коленях раскрытую книгу. Бледно-желтый зонтик бросал тень на ее шею, лицо и страницы книги.
Он не мог быть в точности уверен, что это именно она, потому что зонт наполовину скрывал ее. Но он знал, что это она. Да и кому еще там быть? Кроме того, что-то внутри него точно знало, что это она. Она не слышала его. Так же, как не видела. Он подошел к реке не с той стороны, как обычно, а опавших листьев на земле было не так уж много, чтобы они выдали его шорохом под ногами.
Он хотел было повернуться и уйти назад тем же путем, что и пришел. Еще немного и ему придется приветствовать ее. Три последних весенних сезона он время от времени видел ее в Лондоне. Ее выход в свет был чрезвычайно успешен – мало того, что она была дочерью графа Хаверкрофта, так еще, по меньшей мере, вдвое красивее своей ближайшей конкурентки. За эти три года она могла дюжину раз, если не больше, выйти замуж за того, кто был не ниже ее по рождению. Тот факт, что она так и не вышла ни за кого из своих многочисленных поклонников, говорил, что она могла позволить себе быть разборчивой, что могла позволить себе ждать, пока не встретит того, с кем действительно хотела бы провести всю свою жизнь.
За эти три года пропасть между нею и Реджи непомерно расширилась, хотя она и так была невероятно велика. Он никогда не пытался встретиться с нею лицом к лицу. Или поговорить с ней. Или привлечь ее внимание. Порой она видела его. Они встречались взглядами, пару неловких мгновений смотрели друг на друга, а затем отводили глаза. Иногда первой это делала она, иногда он.
Он сделал несколько шагов вперед, а не назад, и прислонился к дереву плечом.
Она перевернула страницу.
– Хорошая книга? – поинтересовался он.
Зонтик упал на траву позади нее. Ее голова резко повернулась в его сторону, она уставилась на него, широко раскрыв глаза и удивленно вскинув брови.
– По правде говоря, книга довольно глупая, – пару мгновений спустя ответила она. – «Памела» Сэмюэля Ричардсона. Papa сказал, что мне не следует ее читать, потому что в ней встречаются места, неподобающие для глаз леди. Так что, само собой разумеется, я была просто обязана стащить ее из библиотеки и прочесть. Но она оказалась нудной и необычайно дурацкой. Мистер В. заслуживает, чтобы его подвесили вниз головой на ближайшем дереве, но меня одолевают ужасные подозрения, что Памела собирается совершить глупость и выйти за него замуж.
– Собирается, – подтвердил он. – И они собираются жить долго и счастливо – так неизменно происходит с повесами и добродетельными женщинами, после того, как они поженятся.
– Какой вздор! – возмутилась она.
– Нет у тебя романтической жилки, – вздохнул он, сложив руки на груди. – Я помню времена, когда ты категорически отказывалась быть девицей в беде, позволить тебя спасти и ускакать со мной на моем верном коне.
– Я и впрямь была таким здравомыслящим ребенком? – удивилась она.
Шутливый разговор оборвался, и они снова уставились друг на друга.
– Анна, – наконец выговорил он, потому что не мог придумать, что еще сказать.
– Реджи.
Она закрыла книгу и положила ее на траву позади себя, прежде чем встать и подойти к нему. На ней было светло-голубое платье, спенсер и симпатичная маленькая соломенная шляпка.
