глядели, и как царь-батюшка свернул и уволок шелковый подарок в сокровищницу – чтоб не запылился. А я сижу и думаю, чего они так с этой тряпкой носятся? Был бы ковер от самой Марьи-искусницы, двигался б, как живой. Или летучий бы был. И цены б ему не было! А этот так, баловство одно. Тьфу!
– Скажи, Василиса, – задумчиво прервал мои измышления Иван, – ты ночью сама все делаешь, али помогает кто?
– Ты чего это, Иван-царевич, вопросы такие спрашиваешь?
Ваня покраснел слегка, запустил пальцы в свою косу…
– Снится мне красная девица вторую ночку подряд. Всё смекаю, что за она, какого роду-племени?
– А зачем тебе? – любопытствую я.
Иван замялся…
– Да ладно, – махнул царевич через какое-то время, – сон это всё. Расскажи мне лучше про кота на золотой цепи, что сказки сказывает.
Сидит Иван, про кота слушает в пол уха, а сам думу думает. Ох, недоговаривает Василиса! Заметил он у девицы очи серые, с лица как звездочки глядели. Такие, какими лягушка на него смотрит… Ох, не просто сон снится сыну царскому.
Ходил Ваня к волхву царскому, узнавал истории разные, которые в мире происходили, чтоб Василису рассказами потешить. Рассказал ему мудрец сказку интересную, что была у Кощея дочка – Василиса Премудрая. Да такая умница, что осерчал на нее отец и превратил в зверушку. И жить она будет в таком виде, пока не расколдует её добрый молодец. На вопрос, как это сделать, сказал волхв, что надо шкурку найти, когда она в человека перекинется. Да сжечь на жарком огне. Огонь – он от любого колдовства первое средство.
Вот и смекает царевич, уж не оборотень ли его суженая…
А вечером призвал царь сыновей, да повелел прийти завтра утром с невестами – свадьбу справлять. И на пир после остаться. Вот.
– Что, Иванушка, невесел, буйну голову повесил?
Угу, я уже стихами с ним заговорила. Ещё бы, замучил совсем! И то ему расскажи, и это. Если б с батюшкой моим встретился, так сидеть бы им с утра до ночи, байки баять. Ум у Вани острый, пытливый, всё на лету схватывает. Да и в волошбе не бесталанный совсем – аура силой магической так и пышет.
– Батюшка сказал, что завтра свадьбу справлять… – прямо говорит мой нареченный. А сам глаза прячет.
– И? – Лукаво усмехаюсь я. А самой боязно. Чего сам царевич хочет? Неужто на лягухе зеленой женится?
– А ты что хочешь, а Василиса? – тревожно поглядел на меня Иван. Блестят беспокойством глаза зеленые, кошачьи. Сжимает кулаки мой нареченный, даже пальцы побелели. – Быть ли свадьбе?
– А не пугает тебя, что я не девица красная, а лягушка? – с замиранием спросила я.
Пожал Ваня плечами широкими.
– Я это загодя знал, – спокойно объяснил он. – Была б ты простой лягушкой – спросу б не было, но ты – это ты.
Ох, если не прибьет меня батюшка пыльным веником, то матушка добавит. Да и ладно! Коль я порешила – никакими силами не отговорить! А зеленой лягушкой замуж выходить не буду ни за какие пирожки! Вот! Уж очень покрасоваться охота перед всеми, чтоб знали, кого Иван-царевич в жены берет…
– Ты спать ложись. Утро – вечера мудренее. А про наказ царский я тебе так скажу. Утром встанешь – меня рядом не будет. Но ты не пугайся. Смело иди в храм Лады, да жди там. Коли про невесту спросят – скажи, к свадьбе аккурат поспеет. А как услышишь стук да гром, так и скажи: это моя лягушонка в коробчонке едет.
Изумился Иван, но меня послушал. За ширмочкой разделся, под одеяло юркнул. А я – вот она, уже наготове с чарами сонными. Заворожила суженого своего, поглядела на него. Хорош ты, Ванечка, да каким мужем окажешься? Не разобьешь ли сердце девичье? Не станешь ли на братьев старших похож со временем? Думала я почти до утра, гладила кудри Ванины. Потом плюнула на всё, да перенеслась в лесок ближайший. Решилась.
– Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь! Сделайте из меня красавицу писаную, чтобы все задивились!
Заиграла в воздухе мелодия сладкая, восточная, бессловесная. Загорелись огоньки, освещая поляну. Повыскакивало зверьё лесное – всем интересно, что твориться будет. Скинула я шкурку лягушечью, да обернулась девицей.
Ах, хорошо в лесу ночью темной. Воздух свежий в лицо хвойным ветерком дышит, травка мягкая под ноги стелется. Соловьи ночные рулады выводят, в песню слуг невидимых трели вплетают. Луна полная – краса неба, глядит на меня желтым оком с небосвода, путь освещает, вторит волшебным огонькам.
Расплела я косы светлые девичьи, узорными лентами перевитые. Сняла сарафан шелком расшитый да сорочку белотканую. Искупалась в озере лесном, зачарованном, том, что красу девицам возвращает, воинам раны лечит. А как зарделась заря красная, надела я сорочку белую, кружевами отороченную, да платье красное, цветами расшитое. Расчесала волосы свои льняные, волной по спине отпустила. Надела венок из руты на голову, да шею лебединую обернула жемчугом в три ряда. Покров сверху красный, бусинами яркими да перлами расшитый – чтобы не увидал никто лица невесты, не сглазил.
Кажется, закончилась жизнь моя девичья…
Встал Иван рано, умылся, а сам всё смекает, что ж такого Василиса придумала? Надел рубаху, невестой вышитую, штаны красные, праздничные. Подпоясался кушаком шелковым. Косу заплел. Вот уж и время пришло в храм идти, а
