Тина смертельно устала и обливалась потом, когда Рамон наконец скомандовал привал. Взглянув на мокрое лицо девушки, он довольно ухмыльнулся:
— Предпочитаете поесть, сеньорита, или еще немного пройтись?
Тина, подавив тяжелый вздох, выпрямила гудящую спину.
— На ваше усмотрение, сеньор. Я могу идти дальше, если хотите, — уверенно солгала она.
Его глаза сверкнули невольным восхищением. Каждая мышца Тины молила об отдыхе, пока она ждала приговора.
— Мы поедим и отдохнем сейчас, — наконец объявил Рамон, к большому облегчению своей спутницы, а потом, словно вознаграждая ее за перенесенные муки, как будто невзначай добавил: — Деревня — в часе ходьбы отсюда, так что самая трудная часть путешествия позади.
Трапеза — сухое печенье, сардины и финики, добытые Рамоном из рюкзака, — показалась Тине божественной, и она с восторгом набросилась на еду. Сеньор Вегас незаметно наблюдал, как девушка, с сосредоточенностью ребенка облизав каждый палец, растянулась на ковре из мха и полувздохнула-полумурлыкнула от удовольствия. Рамон удивленно вскинул бровь. А Тина, вдруг ощутив его безмолвное присутствие, лениво приоткрыла один глаз и убедилась, что проводник никуда не исчез. Его хмурое, лицо было последним, что увидела девушка, прежде чем усталость окончательно сморила ее, погрузив в глубокий, крепкий сон.
Разбудили Тину крупные капли дождя, упавшие на лицо. Дремота мигом, слетела с нее, когда ослепительная молния разорвала облака и на землю обрушился ливень. Инстинктивно девушка отыскала взглядом сеньора. Он укладывал рюкзак, но, уловив движение, тотчас повернул голову и успокоил Тину:
— Не волнуйтесь. Гроза будет сильной, но быстро пройдет. Идемте, — он тряхнул головой, — мы одинаково промокнем, независимо оттого, пойдем ли в деревню или останемся тут, а у нас нет времени — надо быть на месте до темноты.
Тина послушно встала и двинулась было за сеньором, но секундой позже ее ослепила хлынувшая с небес лавина воды. От бешеного напора перехватило дыхание, и Тина подняла руки, пытаясь протереть ослепшие в водопаде глаза. Вообразив, будто сеньор ушел вперед и даже не оглянулся, оставив ее совсем одну, девушка чуть не впала в истерику и не сумела сдержать громкий вопль. Тотчас что-то мелькнув в воздухе, Хватило ее за руку. Может, змея?
Ее отчаянный крик ужаса перекрыл шум дождя, но тотчас утих, поскольку совсем рядом послышался голос сеньора:
— Что случилось? Вы ранены?
Деловитые вопросы Рамона, достигнув ушей Тины, привели ее в чувство. Девушка поняла, что это он схватил ее за руку, а вовсе не какой-нибудь страшный обитатель джунглей, и принялась лихорадочно выдумывать оправдание.
— Я… я оступилась и подвернула ногу, — соврала Тина, не очень-то надеясь, что Рамон ей поверит. — Но все уже прошло, честное слово. — Она поспешно отступила, когда сеньор нагнулся, собираясь осмотреть лодыжку. — Просто на мгновение ступню пронзила острая боль. Но теперь я прекрасно смогу идти.
Рамон с недоверием посмотрел на ее сконфуженное личико, струи дождя стекали по его черным волосам на впалые щеки. Под этим испытующим взглядом сердце у Тины бешено заколотилось от страха, как бы из-за такой глупой нервозности Рамон не посчитал ее ни на что не годной трусихой, но сеньор лишь недовольно бросил:
— Хорошо, идем!
Ливень перестал так же внезапно, как начался. Тина, впервые воочию увидев красоту омытого дождем тропического леса, едва не вскрикнула от восторга — так волшебно преобразилось все вокруг: деревья, кусты, травы, цветы, что всего несколько минут назад казались тусклыми и умирающими. Но девушка торопливо следовала за сеньором, наслаждаясь зрелищем молча. На минуту вновь стало душно, но жара спала, да и шли они теперь по прохладным низинам, так что измученные душа и тело Тины немного воспрянули. Каждое растение, каждая травинка сейчас словно родились заново — обновленный вид джунглей и благоухание, разлитое в воздухе, были словно гимн благодарности от иссушенной солнцем земли. Тине хотелось бежать вприпрыжку, обогнав все еще безмолвного сеньора, позабыв о его отчуждении и о собственной промокшей одежде (впрочем, последняя под лучами солнца стала подсыхать на омытом ливнем теле). Мысли девушки целиком сосредоточились на окружающем великолепии. Она рассеянно вынула шпильки из волос, не заплетенных в толстую косу, и позволила им упасть тяжелой волной, чтобы высохли поскорее. Совершенно упустив из виду, что основная цель строгой прически — придать ей вид взрослой женщины, Тина в беспечном неведении предстала острым глазам сеньора совсем юной.
Но все внимание Рамона поглощал маршрут, и сейчас он становился все напряженнее. Девушка наблюдала, как ее спутник ступает по джунглям с осторожностью и грацией дикого зверя, быстро оглядывая каждое дерево на пути и частенько останавливаясь в поисках следов, прежде чем решить, в каком направлении идти дальше. Эта сосредоточенность была важнейшей частью его работы, и Тина знала, что отвлекать Рамона нельзя.
Около получаса сеньор молча и внимательно изучал джунгли, затем остановился и довольным тоном пробормотал что-то под нос. Тина наклонилась, выглянув из-за его спины, желая узнать, в чем дело, и тотчас замерла, не в силах унять ледяную дрожь страха: сквозь дебри вела довольно заметная тропинка. Они добрались.
Девушка удивленно взглянула на сеньора, когда тот громко и гортанно что-то прокричал, обратив лицо к ближайшим зарослям, а потом с тревогой увидела, как оттуда выскользнули четверо мужчин самого дикого вида. Тина в жизни не видела более жутких физиономий. Едва сдержав вопль, она юркнула за спину сеньора. А тот, не отрывая глаз от индейцев, успокаивающе шепнул:
— Бояться не надо. Будь они враждебно настроены, напали бы несколько часов назад. Сохраняйте спокойствие и ни в коем случае не показывайте, что испуганы.
«Несколько часов?» — мысленно повторила Тина. Это значило, что туземцы тенью следовали за путешественниками, с тех пор как они высадились из каноэ, а может, и раньше. Значит, интуиция Тину не подвела, их с самого начала не оставляли без надзора. Наблюдая за аборигенами, девушка тряслась от страха, но изо всех сил старалась это скрыть и как завороженная разглядывала густые спутанные волосы, крупные острые зубы, оскаленные в радостной гримасе (от нее, впрочем, по всему телу шла дрожь омерзения), угрожающую позу: индейцы, полуприсев, чуть подались вперед. От них исходила какая-то первобытная угроза, подчеркиваемая цветным узором, испещрявшим нагие тела. Да, то были, несомненно, дикари, живущие по своим, неведомым ей законам, таким же странным, как их негромкие возгласы.
