- И правильно сделала! - рассмеялся Трей. - Поделом тебе, мужик. Никогда не наступай на хвост кошке. Я расскажу тебе одну историю. Много лет назад поздно ночью наш папаша Уильям Блакхок паковал свое барахло, чтобы сбежать от нас. Я велел сестрам оставаться в спальне, строго-настрого запретил им оттуда выходить. И что ты думаешь? Все послушались, кроме Алексис. Наша мать, истеричка, чуть ли не в ногах у этого мерзавца валялась. Умоляла не бросать ее и детей. Кира была слишком мала, чтобы что-то помнить, она просто начинала плакать, стоило родителям повысить голос. Элейн всячески ее опекала и старалась не вникать в родительские склоки. Знаешь, как поступила Алексис? Она ворвалась в комнату и заявила, мол, будь он нам настоящим отцом, никогда бы не сделал ничего подобного. Так и сказала: «Настоящие папы своих детей не бросают!» Сказала и пошла спать. Все! Понял? А ведь ей было тогда всего лишь восемь. И я рад, что она не послушалась меня, не осталась в спальне сопли на кулак наматывать и ждать потом, как наша мать, когда же папочка вернется. Но многое в ней в ту ночь перевернулось. И это моя вина, это я ее не уберег.
- Что ты имеешь в виду?
- Когда крики стихли, я услышал жуткий грохот. Мать крушила отцовский кабинет. Переворачивала ящики стола, с остервенением рвала бумаги. Она крикнула мне, чтобы я убирался и не мешал ей. Я пытался ее успокоить. Безуспешно. Уильям стоял в стороне с перекошенным лицом и наблюдал, как она бесится. Алексис, видимо, продолжала следить за происходящим, не выдержала, влетела в кабинет. Я даже не сразу заметил ее. Она кинулась к Уильяму, стала упрашивать его, чтобы остался, не огорчал мамочку. Мол, она берет свои слова обратно и будет хорошей дочкой. Он просто отшвырнул ее от себя. Знаешь, так сбивают грязь с ботинка.
Трей замолчал и уставился в стену. В эту минуту он казался стариком. Ненависть, с которой он говорил о своем отце, поблекла, уступив место сожалению.
- Я пытался защитить мать и сестру, но мне было только пятнадцать. И дело даже не в том, что он был сильнее меня. Просто я не мог себе позволить поднять руку на родного отца. Я лишь метался между ними, верещал что-то, убеждал. Он отмахнулся от меня, отодвинул нас всех со своего пути и ушел.
- Она мне никогда ничего подобного не рассказывала.
- Не только наша мать, но и мы все живем самообманом. Даже сознавая это, мы ничего не можем с собой поделать. Все, что Алексис хочет от тебя, так это чтобы ты подписал бумаги. Не стоит усугублять создавшееся положение. Отпусти ее.
- Трей, я не понимаю, где тут связь? Я знаю, ваше детство было далеко не самым счастливым. Но при чем тут наш с Алексис брак?
- При том, что, приняв решение, Алекс от него никогда не отступится. Она с младенчества знает, чем чреваты возвращения назад. Ну ладно, хватит болтать! Иди в душ! Скоро соседки пожалуют. У нас впереди отличный вечер с Лизой и Сью-Энн.
- Слушай, Трей, вали отсюда! Какого черта ты раскомандовался? Это мой дом. Выметайся!
- Эй! А как же девочки? Они вот-вот придут.
- Это не мои проблемы, - Джордан огрел друга полотенцем по спине и направился в душ.
Дождь застиг Алексис на полпути к дому, но перемена погоды не заставила ее ускорить шаг. Казалось, девушка не замечает, как тяжелые холодные капли катятся за шиворот и как хлюпает вода в туфлях. Алексис возвращалась в свою новую квартиру, которая находилась в семи кварталах от офиса. Она оставила машину на стоянке и шла пешком. После двенадцатичасового сидения за компьютером прогулка помогала освежить голову и прийти в себя.
Скорее это был очень плотный туман, нежели дождь. Капли висели в воздухе и оседали на проезжающих машинах и пешеходах. За считанные дни осень полностью завладела каждым уголком Нью-Йорка. Ветер стал порывистым, он срывал желтые листья с веток деревьев и швырял их под ноги прохожим.
Алексис ничем не отличалась от остальных жителей большого города, спешащих после работы домой. Она шла в человеческом потоке, ее взгляд был устремлен вперед, но она не замечала ни домов, ни проезжающих мимо машин, ни лиц людей, идущих рядом с ней. Лицо девушки ничего не выражало: ни радости, ни грусти, ни ожидания.
Алексис с детства научилась хорошо скрывать свои чувства, теперь это умение пригодилось ей сполна. Ей казалось, будто ее душу разорвало на мелкие части, каждое воспоминание о происшедшем вызывало мучительную боль, слезы стояли в горле, сердце отказывалось биться. Алексис больше не хотелось жить, но она каждое утро заставляла себя встать с кровати и пойти на работу. Она ни разу не позволила тоске выплеснуться наружу, никто не должен знать о том, что с ней происходит. Девушка избегала разговоров на личные темы, тщательно выверяла все свои слова и мимику.
После рабочего дня Алексис нуждалась в тишине. В своей квартире можно не включать свет и не отвечать на телефонные звонки, не открывать дверь и сидеть в кресле, закутавшись в теплый плед. В конце концов, можно просто забраться под одеяло и плакать.
Восемь лет Алексис не позволяла себе сильных чувств. Периодически она начинала с кем-нибудь встречаться, но эти встречи вряд ли можно было назвать серьезными отношениями. Девушка оставалась свободной, ничьей, во всяком случае, она считала именно так. Но, как оказалось, Джордан знает о ней куда больше, чем она сама. Это он позволил ей - своей жене - быть свободной, но она всегда любила только его. Поначалу, сознавшись себе в своих чувствах, Алексис ужасно злилась на Джордана, потом накатила апатия, и у нее не было сил справиться с ней. Порой девушке хотелось разыскать Джордана и пообещать все, о чем он только может попросить, лишь бы не быть одной, не возвращаться каждый вечер в пустую квартиру и не засыпать на мокрой от слез подушке.
Совсем чуть-чуть не дойдя до своего дома, Алексис остановилась и посмотрела вверх, на травянисто-зеленый тент, натянутый над крыльцом дома, на облаченного в униформу швейцара, на огромные стеклянные двери, манившие войти. Девушка усмехнулась и мысленно подытожила: один из престижнейших домов в городе с самыми шикарными квартирами, просторные пентхаусы, мраморные ванные, кухни, оборудованные по последнему слову техники. Она переехала сюда четыре дня назад, но смена места жительства ее не радовала.
Алексис чувствовала страшную усталость и безразличие ко всему, в том числе и к самой себе. У нее есть все: любимая работа, огромные деньги, шикарная квартира в самом дорогом районе города, с балкона которой открывается вид на Центральный парк, новенькая спортивная машина. Она понимала, некоторые ради такого благополучия готовы пойти на что угодно, даже на убийство. Раньше Алексис улыбнулась бы подобным мыслям и призналась себе, что ей очень повезло, и со всех ног побежала бы домой, но теперь она была не в силах сдвинуться с места, перейти дорогу, отделяющую ее от подъезда элегантного нью-йоркского дома. Ей казалось, она только сейчас в полной мере осознала свое одиночество.
