Было и еще кое-что, но Маргрит сейчас не хотелось вдаваться в детали. А речь шла о чувстве собственного достоинства. Она не желала иметь ничего общего с человеком, который почти полтора года ее жизни превратил в ад, ни разу даже не повысив голос, а лишь с улыбочкой нанося оскорбления, после которых она переставала уважать себя и как личность, и как женщину. Завещанные Карлом ценности Маргрит воспринимала как своего рода материальную компенсацию за причиненные ей страдания. А на это она пойти никак не могла.
Сомнения в своей полноценности отравляли существование молодой женщины даже после развода. Именно эти сомнения и отчаянное желание избавиться от них вкупе с лихорадочным ритмом жизни и постоянной нервотрепкой на работе привели к тому, что Маргрит окончательно выбилась из сил.
Только теперь, по прошествии времени и вдали от привычного окружения, обрела она способность к трезвым суждениям и смогла дать оценку своей семейной жизни. Маргрит поняла, что, порождая в ней комплексы, Карл тем самым, видимо, заглушал свои собственные, запрятанные глубоко в душе.
К счастью, здесь, на острове, она неожиданно ощутила себя женщиной, достойной уважения. Ей не надо было его покупать или получать в наследство. У нее есть работа – по крайней мере, молодая женщина очень на это надеялась, если, конечно, удастся отказать Александру достаточно тонко и тактично. Но что бы ни случилось, она твердо стоит на ногах и без куска хлеба не останется. Никогда больше ее самооценка не будет всецело зависеть от того, что о ней думает мужчина.
Царственно выпрямившись и подняв голову, Маргрит произнесла:
– Александр, боюсь, я не смогу выйти за тебя замуж.
Его улыбка была скорее похожа на снисходительную гримасу.
– Ты все еще не пришла в себя, дорогая. Я и сейчас не одобряю твоего решения съездить на родину. Питаться одной рыбой в таком захолустье, конечно, забавно. Но это совершенно не то, что тебе нужно…
– Рыбой?! В захолустье?! – воскликнула она, не веря своим ушам. – Это ты о моем родном острове?!
– Сейчас мы не будем обсуждать этот вопрос, дорогая. Но, учти, я не принимаю всерьез твоего отказа, – спокойно ответил ей Александр. – Конечно, за последние месяцы ты переутомилась, но поскольку все же осталась трезвомыслящей женщиной, то не сможешь привести ни одного разумного аргумента против нашего брака. Все будут в его пользу. Так что просто подождем еще немного.
Обреченно вздохнув, она не пыталась больше перечить Александру. Когда босс в таком настроении, переубеждать его было бесполезно.
Трезвомыслящая женщина! Что ж, придется поддержать репутацию, решила Маргрит. Ее новорожденное «я» не понесет существенного урона, если она не станет пока настаивать на своем. И молодая женщина перевела разговор на новое открытие Александра, на то, как быть с художницей, если, конечно, удастся заполучить ее работы. Маргрит была вовсе не уверена, что госпожа Норен не заключила уже соглашения с какой-нибудь галереей. Это только Александр свято верил, что цивилизация простирается на юг не дальше Мальме.
Когда, высказав все свои соображения на сей счет, Маргрит поднялась, чтобы идти, Александр уже тянулся к телефонной трубке.
Молодая женщина была еще в комнате, но он уже начисто забыл о ее существовании.
У самого дома Густава Маргрит обнаружила садик с розами, совсем заросший и наполовину затененный огромной сосной. Запрокинув голову и прикрыв глаза, она вбирала всем телом влажный пряный воздух, идущий от сырой земли. Легкий ветерок облепил юбку вокруг бедер и приклеил к порозовевшей щеке прядь блестящих волос.
Издалека донесся раскат грома, и она не услышала шагов Густава.
– Ну как, есть у меня талант садовода? – спросил он, остановившись рядом с ней.
И вновь его низкий тягучий голос вызвал в молодой женщине живой отклик. Ей пришлось сделать усилие, чтобы его подавить.
– Ни капли, но это-то мне и нравится, – призналась Маргрит. До нее донесся мускусный запах, которым была пропитана его рубашка, хотя он и переоделся перед обедом.
Должно быть, она слишком уж явно повела носом, потому что Густав сухо произнес:
– Извини. Ты, наверное, сто лет уже не была на скотном дворе.
Не могла же она ему сказать, что запах, въевшийся в его одежду, вызывает у нее сильнейшее возбуждение.
– Испытай меня. Я могу без опаски подойти к любой корове, – усмехнулся он.
– Ну, давай.
Они сели в грузовичок и поехали к длинному коровнику, находящемуся в четверти мили от дома. Миновав несколько жердевых ограждений, Густав притормозил на полдороге и указал на загончик, где мирно паслись три годовалых бычка.
– Будущие производители.
Марфит вопросительно взглянула на него, и он пояснил:
– Два моих лучших быка скоро уходят в отставку. Хельмуту нынче исполняется десять лет, и, как поется в песне, слишком стар он стал для любви. У меня еще восемь быков, от четырех до девяти лет, и через пару лет эти трое займут среди них свое место.
Маргрит полюбовалась тем, как лоснящиеся темные шкуры могучих животных переливаются в ослепительном солнечном свете.
– Они не дерутся?
Положив загорелую руку сверху на руль, Густав метнул на молодую женщину насмешливый взгляд.
– Пока еще у них нет повода для драк. Вот когда я дам каждому по гарему, тогда другое дело.
Возле коровника Маргрит всей грудью вдохнула душистый, с детства родной запах.
– А кошки у тебя там живут? – внезапно спросила она, вспомнив одно из любимейших своих развлечений на ферме у деда.
– Очень может быть. Потом сходим на сеновал и посмотрим. Но сначала я хочу тебе показать мою любовь на всю жизнь.
Пройдя мимо нескольких пустых стойл, Густав остановился у выбеленных известкой низких ворот.
– Эй! – позвал он с такой нежностью в голосе, что у Маргрит перехватило дыхание.
Над воротами показалась золотистая голова.
И молодая женщина, ахнув от восторга, отступила назад, чтобы лучше рассмотреть великолепную лошадь.
– Она потрясающа!
– Это и есть та приболевшая кобыла, о которой я тебе как-то говорил, – произнес Густав. – Погоди, ты сейчас увидишь кое-что получше. Посторонись-ка, девочка, пропусти нас.
Вот так.
– Ой, Густав, это же настоящее чудо! – воскликнула Маргрит, протягивая руку к жеребенку. – Только взгляни на эту звездочку!
Жеребенок еще не научился бояться и позволил Маргрит погладить свой бархатистый нос и осторожно подергать за смешные большие уши. Все это время лошадь не спускала с них настороженных глаз. Маргрит дала малышу пососать свой палец, но тут Густав потянул ее за руку.
– Ему всего несколько часов от роду, мы лучше заглянем сюда потом. У матери это первенец, и роды несколько затянулись. Вчера вечером мне приходилось забегать сюда через каждые полчаса. Организм работал нормально, но закончилось все только к пяти утра. Вместо завтрака мы с ветеринаром откупорили шампанское и подняли тост за нашего славного малыша.
