Моргнув несколько раз, Аня обнаружила себя на собственной кухне.
— Что ты имела в виду под «не по своей воле»? — спросил Ник.
— Ничего, — отмахнулась от него Аня, — ничего я не имела в виду, это уже не имеет никакого значения. Тебе пора, Ник.
Как он мог? Как мог с ней так поступить? Петя, будь ты проклят, Петя.
Глава 18
— Аня, — настойчиво повторил Ник, в то время как Ветрова сейчас находилась далеко отсюда, там, в прошлом, где ее предал лучший, да и в целом единственный друг. Как он мог? Они же с самого детства вместе были. Аня на все ради него готова была, а он…
И неважно, что их пути разошлись, важно то, что он Петя ее предал. И теперь, в мыслях Ани отчетливо выстроилась картинка из прошлого. И теперь эта каждая часть пазла была на своих местах. Аня помнила, как пять лет назад к ней завалился Петя, помнила, как успокаивала парня, когда тот в очередной раз разошелся со своей фифой, она действительно была хорошим другом и всем сердцем хотела облегчить его страдание. А Петя…Петя пожертвовал их дружбой.
Денег скопил, как же. И зачем только ее с собой звал? Зачем предлагал помощь? Чтобы что? Теперь-то ей была понятна реакция лучшего друга на ее беременность. Он был одним из тех, кто разлучил ее с Ником, непосредственным участником, тем, кто сыграл в этом главную роль. Как? Как она могла быть настолько наивной? Настолько доверчивой? Впрочем, все эти люди сделали из нее ту, кем она являлась теперь. А еще девушка была уверена на все двести процентов, что не обошлось без милейших родителей Варшавского. Это он был слеп на оба глаза, а Аня сразу, с первой секунды знакомства, почувствовала исходящую от них неприязнь.
С первой встречи девушка знала, что эти люди никогда ее не примут, но тогда это не имело для нее никакого значения, тогда она верила Нику, верила в него. А он оказался слишком внушаемым и слабым, чтобы бороться за них, за их счастье, за их будущее. Даже пять лет назад, будучи наивной девчонкой, Аня понимала, что неспроста Ник так остро реагировал на Петю, не обходилось там без чужого влияния, но Ветрова так сильно его любила, так сильно на него полагалась, что даже мысли не допускала о предательстве любимого. А как бы там ни было, он ее предал, также как и все остальные.
Любимый, лучший друг, — они отвернулись от нее, бросили одну разбираться с последствиями их деятельности. Один совершил подлость, другой даже не выслушал, просто сделал собственные, удобные ему выгоды и ушел, а Аня осталась. И сейчас, вспоминая собственные унижения, вспоминая, как звонила ему, как таскалась в его квартиру, как просила его родителей о встречи с ним, Аня возненавидела их всех еще больше. Ее просто затрясло от осознания того, что она оказалась просто пешкой в чужих, умелых руках. Они сыграли ее жизнью, возомнили себя богами.
Усмехнувшись, Аня покачала головой, ее поражало просто, насколько подлыми и гнилыми бывают люди. Родителей Ника Ветрова ненавидела всей душой, уж кого, а этих людей она не подпустит к своему сыну. Они ведь знали, точно знали, что в ней жил их внук, и выгнали Аню, выставили просто, не задумываясь ни на миг.
— Знаешь, Коль, — Аня поднялась на ноги, одаривая Варшавского совершенно равнодушным, стеклянным взглядом, — может оно и к лучшему, что все так вышло и тебя не было в нашей жизни. Не случись все, что случилось, я бы и дальше верила в то, что у нас может что-то получится, верила бы в тебя, полагалась на тебя, на… — тут Аня запнулась и поморщилась, не желая даже произносить имя бывшего друга, который, впрочем, больше не давал о себе знать. — В общем, вся эта история научила меня одной очень важной вещи — надеяться и полагаться в этой жизни можно только на себя. Ты и твоя семья дали мне очень хороший урок.
— Что ты несешь? Какой урок, Аня, я…
— Ты бросил меня, поверил в иллюзию, в спектакль, поставленный для одного единственного зрителя, для тебя, Варшавский.
И ты съел все, что тебе дали, не усомнился даже, и все это время не хотел даже слышать обо мне, не собирался искать, и не встреться мы совершенно случайно, не увидь ты Анрюшку, ты бы обо мне и не вспомнил, потому что тебе было удобно. Удобно жить красивой жизнью, в то время как я выживала и одна тянула на себе все прелести жизни матери одиночки, не понимая за что ты так со мной.
— Да ты можешь наконец нормально объяснить, хватит говорить загадками, оставь свои высокопарные речи для другого времени, — раздраженно произнес Ник, явно теряя последние остатки терпения.
— В тот день, когда ты якобы застал меня с другим, тебя вообще не должно было быть в моей квартире, ты всегда предупреждал, звонил. Зачем ты приехал, Ник?
Аня посмотрела на Ника выжидающе, задержала взгляд на заигравших на скулах желваках.
— Да вот решил проверить и как оказалось — не зря, — он усмехнулся горько, сверля Ветрову взглядом.
— Кто тебя надоумил, Ник, кто надоумил проверять? — продолжила наступление Ветрова.
— Никто меня не надоумил, Аня, никто. Твой Петя, она же… он везде был, сколько раз ты от меня сбегала к нему, потому что ему в очередной раз потребовалась жилетка. Думаешь, я идиот? Да он же тебя глазами раздевал, какая дружба.
— Да, думаю.
— Что? — не понял Ник.
— Да, я думаю, нет, я просто уверена, что ты чертов идиот! Потому что только идиот мог поверить в то, что я могла тебе изменить. Да я же с открытым ртом на тебя смотрела, у меня не было никого кроме тебя, ни до, ни после… — тут девушка осеклась, поняв, что сболтнула лишнего.
— Что ты сейчас…
— Это неважно. Ты не ответил на вопрос, кто тебя надоумил, кто, Ник.
Варшавский молчал, только смотрел на Аню каким-то совершенно потерянным взглядом, в котором едва загоралась искорка понимания.
— Дай угадаю, дорогая мамочка? — с презрением выплюнула Аня. Одно лишь воспоминание об этой женщине — лицемерной, лживой — вызывало в Ане устойчивое чувство омерзения.
Ник не отвечал, продолжал стоять в полной тишине, чем сильно раздражал Ветрову. Она-то знала правду, знала, что не изменяла. А еще она знала, что не станет искать Варшавскому оправдания. Уж лучше бы он действительно ее бросил без видимых на то причин, как считала Аня до этого дня. Пусть бы лучше бросил ее наигравшись, чем поверил в ее предательство. Поверил всем вокруг, но только не ей.
— Молчишь? — не выдержала Ветрова.
— То есть ты сейчас хочешь сказать, что это моя мать все подстроила? Подгадала? Ты сейчас серьезно?
— Я уже ничего не хочу сказать, Варшавский, по большому счету мне плевать, кто бы главным кукловодом, потому что это все неважно. Важно, что ты так легко от меня отказался. И теперь я понимаю, что не было никакой любви, это я любила, а ты… Уходи, Коль, пожалуйста, и, если у тебя есть хоть капля мужского достоинства, не приходи больше, забудь о нас, просто вычеркни из своей жизни, однажды ты уже это сделал, повторить будет еще проще.
Коснувшись плеча Ника, Аня обошла его и покинула кухню. Ей хотелось кричать, что есть сил, но она держалась, потому что никто не должен был видеть ее слабой, никто, а особенно он. Нет больше той Аньки Ветровой, и никогда не будет.
— Аня, — Ник нагнал ее в прихожей, схватил за руку девушку и потянул на себя.
— Что, Ник? Что еще тебе нужно? Ты растоптал меня, раздавил! Скажи мне вот что, Варшавский, если Андрей не был так похож на тебя, если бы не был твоей точной копией, скажи, был бы ты сейчас здесь? Только честно?
Ему не нужно было отвечать, она по глазам видела ответ.
— Уходи, Ник.
— Аня я…
— Мамочка, мама, — со стороны донесся звонкий детский голосок.
На пороге детской стоял взъерошенный и заспанный Андрюшка. Забыв о Варшавском, Аня в несколько шагов оказалась рядом с сыном.
— Ты чего не спишь, Андрюш?
— Я тебя услышал и дядю Колю, — признался малыш, потирая глазки. — А дядя Коля останется с нами? — спросил он с надеждой, а Аня перестала дышать, она ведь знала, что так будет, знала, когда подпускала Ника к сыну.
