— Прости, если раньше сделал тебе больно, — пробормотал Чейз и улыбнулся, когда заметил ее невольный отклик.
Глория судорожно вздохнула, когда мягкая подушечка его пальца стала нежно ласкать ее губы, теребя их вверх-вниз. Она знала, что надо остановить его, прервать, но его ласка, его глубокий хрипловатый голос, романтическая атмосфера — все вокруг препятствовало здравому смыслу.
— У тебя дивные губы, разреши я их по-прежнему поцелую, — прошептал он.
Трепеща, она уже не могла больше сопротивляться. Да, Чейз был прав: они попали в капкан физического желания, которое вспыхивало между ними от малейшего взгляда, прикосновения, даже ничего не значащих слов. Она ненавидела это и ненавидела его, но не могла управлять собой: ее тело таяло в его объятиях.
— Я хорошо поел, но на десерт чертовски хочу тебя, — чуть слышно проговорил Чейз и без лишних слов поднял ее на руки и понес в дом…
— Ради Бога, Глория! Ты можешь поторопиться?
Она услышала крик Чейза через весь дом и, бросив последний взгляд на свое отражение в зеркале, поправила небрежно заколотые волосы, перебросила ремень сумочки через плечо и вылетела из комнаты. Сегодня они собрались в Помпею. Это он виноват, что я опаздываю, сердито подумала Глория. Вместо того чтобы предоставить Марии принести ей утренний кофе, он сделал это сам и, прежде чем она успела его допить, забрался к ней в постель. Ее губы распухли от поцелуев, а тело еще не остыло от его ласк, и все же ее раздражала необходимость покорно подчиняться…
Спускаясь по лестнице, она вздохнула. Чейз был загадкой. С первого вечера на вилле, когда он затащил ее в постель и предался любви, а потом покинул ее и ушел в свою спальню, она пыталась разгадать его. Но без особого успеха. Хотя, честно говоря, ей, в общем-то, не на что было жаловаться. Если не считать того факта, сухо возразила она сама себе, что ты потеряла работу и была изнасилована.
Когда Глория впервые узнала Чейза, она была юной и наивной. Сейчас она поздравила себя с тем, что стала достаточно зрелой и опытной, чтобы играть с ним по его правилам. Не было смысла отрицать взаимное сексуальное притяжение, и она понимала, что Чейз в той же степени заложник полыхающей между ними страсти, что и она сама. Ненависть, которую они испытывали друг к другу, придавала дополнительную остроту их чувствам, жгучее желание превращало занятие любовью в борьбу за обладание, постель — в поле битвы, которое Чейз всегда покидал победителем.
Глория снова вздохнула. «Занятие любовью» — неточный термин. Любовь не входила в их взаимоотношения. Похоть — да, бездумная, безудержная, животная какая-то, да, пожалуй, какой ярлык ни наклей, все будет неточно. Что ж, по крайней мере, она отдает себе отчет, что назвать это можно как угодно, но только не любовью. Иногда с последней вспышкой страсти, когда Чейз неприлично поспешно отодвигался от нее, словно в другом состоянии ему было противно касаться ее, Глория не могла не чувствовать его бессердечность и не сожалеть о том нежном, любящем мужчине, за которого когда-то выходила замуж.
— Глория! — услышала она его рычание и бросилась через холл ко входной двери.
Чейз стоял, нахмурившись, держа открытой дверцу своего черного «Бугатти». На нем были стальные шорты из морской парусины и бледно-голубая рубашка. Средиземноморское солнце перекалило его кожу до состояния полированной бронзы, и он всем своим видом олицетворял преуспевающего бизнесмена, собирающегося прекрасно провести время.
— Наконец изволили, мадам. Кто говорил, что в Помпею надо ехать утром, пока солнце не начало жечь? — поинтересовался он с плутовской ухмылкой.
Она отлично поняла ее смысл.
— А кто держал бедную девушку в постели, пока не прошел с ней весь свой грешный путь? — поддразнила она.
Медленная, сексуальная улыбка осветила его лицо.
— Один ноль в твою пользу. А теперь — в машину!
Это было похоже на волшебство. Чейз полностью расслабился и из холодного, замкнутого человека, которого Глория привыкла видеть в последнее время, превратился в милого спутника. Глория не задавала вопросов. Она была рада отдохнуть от постоянного напряжения, которое осложняло и без того непростые их отношения. Вздохнув, она села в машину, поправив на коленях голубое летнее платье, и решила радоваться жизни.
Поставив «Бугатти» на стоянку, Чейз помог Глории выйти из машины и, к ее удивлению, взял за руку. Посмеиваясь над туристами, навьюченными съемочной аппаратурой, они рука об руку прошли ко входу в античный город. Количество туристов все увеличивалось, ежеминутно подъезжали машины и автобусы, разноязыкий говор растекался в горячем утреннем воздухе.
Маленький, толстенький пожилой человек схватил Чейза за руку.
— Гид, сэр? Я, Луиджи, самый лучший!
Чейз свысока взглянул на него.
— Я не…
— Возьми его, — попросила Глория. — Я хоть и бывала здесь раньше, но мало что помню. Не хотелось бы упустить что-то важное.
Это было блестящее решение! Луиджи, ловко маневрируя, моментально протащил их сквозь толпу и вывел к античным воротам, через которые публика входила в древний город.
Чейз сжал Глории руку, и она вопросительно взглянула на него.
— Ты была права. — Он улыбнулся. — Луиджи стоит своих денег уже хотя бы потому, что провел нас без очереди.
— Стоп! — Гид поднял руку и встал прямо перед ними, привлекая к себе их внимание.
За следующие несколько часов этот маленький человечек ухитрился наполнить их головы таким количеством информации об античном городе, какое не уместилось бы ни в одном путеводителе.
— Прежде всего я напомню вам основные сведения, — авторитетно заявил Луиджи. — Первые упоминания о Помпее относятся к восьмому веку до нашей эры. Построенная у границы древнего лавового потока Везувия, в ста тридцати футах над уровнем моря вблизи устья реки Сарно, она веками служила центром торговли между северными и южными провинциями Италии. Многие пытались ее завоевать, но мало кому это удавалось. Однако в августе семьдесят девятого года нашей эры Везувий внезапно разразился ужасным извержением, затмившим солнце. На несчастных людей обрушились раскаленные докрасна вулканические бомбы, дома рушились, а когда выпал пепел, с жизнью в городе было покончено. Веками это место считалось проклятым, и прошло много лет, пока были начаты раскопки и когда можно было сказать, что город открыт заново.
— Он, конечно, болтун, — прошептал Чейз на ухо Глории, — но свое дело знает.
Следуя за своим гидом, они вступили на крутой мощеный уклон, ведущий к двойной арке ворот: левая ее сторона была предназначена для пешеходов, а правая — для колесниц. Колея в мощеной дороге была глубокой и хорошо различимой, и Луиджи с гордостью сообщил, что на сегодняшних железных дорогах используется та же ширина колеи.
