Не знаю, как все сложится после беседы с Гарольдом, но мне очень хотелось бы съездить на эту последнюю встречу с Джошуа. Хотя бы в знак благодарности за вчерашнее и за то, что его стараниями в этом году у меня был премилый день рождения.
Мы бродили по берлинским улицам до двух ночи, потом Джошуа поймал такси и привез меня к гостинице. Никаких намеков он не делал, даже не пытался одурманивать комплиментами. Если бы между нами снова что-нибудь случилось, я определенно не согласилась бы встретиться с ним сегодня. Почему? Наверное потому, что в таком случае твердо знала бы, что сблизилась с ним от безысходности, желая усыпить боль, и только. Сейчас же нас единит дружеское чувство, а оно в отдельных случаях ценнее страсти, даже влюбленности.
С трудом поднимаюсь с кровати, так, будто гриппую, и шлепаю босыми ногами в ванную – перед приходом Гарольда не мешает привести себя в порядок, хотя делать ничего не хочется и я чувствую себя разбитой, подавленной и растерянной. Утро не принесло долгожданной ясности ума и уверенности. По-моему, мне хуже, чем накануне вечером, ведь сегодня придется принимать окончательное решение – откладывать разговоры некуда.
Гарольд приходит без опоздания и – представьте себе! – с букетом цветов. Слава богу, не столь безвкусным, какой он преподнес вчера Беттине, – из красных и розовых роз, в прозрачной обертке.
– Это еще зачем? – спрашиваю я, вместо того чтобы восхититься.
Гарольд кладет цветы на тумбочку. Я не спешу позвать горничную, чтобы та принесла вазу, вообще об этом не думаю. В голове мелькает единственная мысль: хорошо, что не положил их рядом с сосенкой. Бедные розы! Они-то ни в чем не повинны.
Только теперь замечаю, что Гарольд странно выглядит. Глаза красные, волосы лежат так, словно он не только не причесывал и не напомаживал их сегодня утром, но и вообще не мыл после вчерашнего. Мое сердце сжимается, в голове мелькает мысль: неужели настолько страдает? Во всем его облике смущение и готовность покаяться, что совершенно сбивает с толку. Обычно Гарольд горделив и любит подчинять себе любые обстоятельства.
– К чему цветы? – повторно спрашиваю я.
Гарольд пожимает плечами.
– Во-первых, вчера у тебя был день рождения, а я ничего…
– Как же! – перебиваю я его. – Ты приготовил мне прекрасный подарок! – Смеюсь злым смехом, от которого становлюсь противна сама себе.
Гарольд зажмуривает глаза, будто я его больно ударила. У меня снова съеживается сердце.
– Послушай, не спеши с выводами, – произносит он глухим, не вполне уверенным тоном. – Дай я все объясню… – Кивает на букет. – Во-вторых, я вдруг подумал, что, наверное, не очень они правильные, мои теории о цветах.
Интересно, что тебя в этом убедило? – думаю я. Не гардении ли, которые мне подарил Джошуа?
– Садись, не стой посреди комнаты, – говорю я грубоватым тоном не слишком гостеприимной хозяйки.
Гарольд послушно опускается на стул, а я радуюсь, что он сел не со мной рядом, на кровать.
Повисает тягостное молчание. Гарольд внезапно вскидывает голову и приковывает ко мне взгляд своих воспаленных глаз.
– Дракоша…
Невольно кривлюсь, словно он обозвал меня.
– Давай без «Дракош», а?
Гарольд растерянно качает головой.
– Это еще почему? Тебе вроде бы всегда нравилось…
Вспоминаю, как чуть больше суток назад, когда я, глупая, еще тешила себя немыслимыми надеждами, он запретил мне называть его солнцем, и мрачно улыбаюсь. Все поменялось местами.
– Когда-то да, нравилось. А теперь, по-моему, эти глупости крайне неуместны. – Забираюсь на кровать, прислоняюсь к спинке, кладу ногу на ногу и скрещиваю руки перед грудью.
– Хорошо, без «Дракош», – соглашается Гарольд.
Его непривычное смирение подкупает и вместе с тем несколько раздражает, но неприязнь, когда страсти поулягутся, наверняка пройдет.
– Понимаю, это прозвучит нелепо, – негромко говорит он, глядя куда-то вниз, на колени, – и ты, может, мне не поверишь, но с Беттиной меня связывают поверхностные, отнюдь не любовные отношения.
Мне любопытно, что за ложь он придумал, поэтому я решаю выслушать его и лишь потом рассказать, как я явилась в «Шлоссотель» вчера утром.
– Понимаешь, она сестра одного моего старого приятеля, у нее не так давно умер муж и она настолько тяжело переживала потерю, что первые два месяца лежала в реабилитационной клинике, а теперь должна всюду ходить с сопровождающим – так настоятельно советуют врачи. – Сглатывает и бросает на меня очень быстрый несмелый взгляд. Говорит он очень торопливо – явно слишком волнуется.
Я пристально смотрю на него и пока молчу.
– Сам… гм… Клаус уехал в Бельгию, другие их друзья тоже заняты неотложными делами. Вот он и обратился ко мне… – Разводит руками и снова смотрит на меня, явно проверяя по моему взгляду, попалась ли я на удочку.
Я упорно молчу и стараюсь казаться бесстрастной, чтобы загнать бессовестного лгуна в тупик.
– А да, цветы! – спохватывается он. – Спросишь, почему она была вчера с цветами? Их подарил не я, а поклонники. Беттина пианистка, играет в одном клубе. Вчера ее выступление закончилось необычно рано и она приехала в ресторан прямо с букетом.
Трет висок и о чем-то задумывается. Я размышляю о том, часто ли позволяла ему обводить себя вокруг пальца. Он наигранно смеется.
– А, совсем забыл. Тебя наверняка смутила сцена, которую она мне устроила. Дело в том, что Беттине вдруг показалось, будто я ею увлекся, а Карл попросил меня…
– Карл? – Я нахмуриваюсь, притворяясь озадаченной. – Какой еще Карл?
– Ну… брат Беттины…
– Ты сказал, что его зовут Клаус.
– Э-э… – Гарольд снова неестественно смеется. – Конечно, Клаус. Но в детстве мы называли его Карл. У него была такая кличка, понимаешь?
– Не совсем, – говорю я, изгибая бровь. – Я вообще не помню, чтобы ты когда-либо упоминал о друге-немце.
Гарольд кивает.
– Разумеется, не помнишь. Ведь мы были знакомы много лет назад, в последние годы не общались, а потом вдруг снова встретились… совсем недавно. Я все собирался рассказать тебе о нем, но не находил времени.
Да уж, история выходит не слишком гладкая. Подобная ложь заставит усомниться даже такую дуру, как я.
– Так вот, Карл, он же Клаус, попросил меня чуть-чуть Беттине подыграть, во всяком случае не заявлять ей в лоб: ты, мол, не в моем вкусе, я люблю другую женщину. Так тоже посоветовали врачи.
Киваю, делая вид, что принимаю этот бред за чистую монету, и Гарольд заметно смелеет.
– Клаус позвонил мне как раз в тот день, когда я узнал, что должен ехать в Берлин. Отказать я никак не мог. А тебя даже не счел нужным ставить об этом в известность, чтобы ты не подумала бог знает что и не стала волноваться. – Глубоко вздыхает, будто долго не мог взяться за сложнейшую задачу и вот наконец собрался с силами и справился с ней. – Помнишь ведь, в каком мрачном расположении духа я улетел из Англии?
