Она содрогнулась.
— Ты прав…
Бетси было приятно ощущать его большую теплую ладонь. Она наслаждалась чувством безопасности и надежности, которое исходило от этого сильного мужчины — Джона Стэнли.
— Ты спас мне жизнь.
— На моем месте это сделал бы любой пожарный.
— Я в тот момент шла к Монку, чтобы сказать о Кармен, но внезапно — хлоп! — и все полетело в какую-то черную дыру.
— Да-а, так оно и бывает на пожарах, Бетси: сплошные неожиданности, порой смертельные. Ты чудом спаслась. Вот почему люди дорожат пожарниками, не боящимися риска в сражении с одним из самых опасных противников — с огнем.
— Тебя могло убить.
— Такова служба, Бетси.
— Но речь идет о службе рядового пожарника, а не начальника городского отделения.
— В небольших городках это относится и к шефу.
— Но так не должно быть! Дяде Майку незачем было идти в горящее здание оперы, а тебе… — Она безнадежно махнула рукой. — Ладно, забудем это. Я и раньше наблюдала этот твой упрямый взгляд, говорящий только одно: «Не читай мне лекций!»
— Рыжик, не надо сердиться. Еще кто-нибудь подумает, будто тебе совсем небезразлично, что произошло со мной.
— А мне и небезразлично. Я не могу делать вид, что тогда ночью у реки ничего не случилось. — У нее затеплилась улыбка. — Ты был моим первым мужчиной… и моей первой любовью.
— Ты хочешь сказать, твоим первым сильным увлечением.
— Нет, моим первым сильным увлечением был Эрни Чэдуик. Мы были с ним в летнем лагере в одной команде, играли в мяч. Ты же — моя первая любовь, которую я так и не забыла.
Заметив красные пятна у нее на щеках, Джон проклял себя за то, что забыл о своих обетах и дал волю чувствам.
— Ты была любопытна. — Он пожал плечами, пытаясь вернуть им обоим душевное равновесие. — Я все время находился рядом с тобой. Ты просто удовлетворила свое девичье любопытство. Это так естественно.
— Теперь я прозрела, — сказала она, лукаво улыбаясь. — А ты великодушно удовлетворил мое любопытство. Так прикажете понимать эту легенду?
— Не совсем. Но я обязан был вести себя осторожно. Ты была так юна…
— Тебя тоже влекло ко мне, но из-за глупой петушиной гордости ты не хотел признаться в этом.
Джон смутился.
— Мы оба торопились стать взрослыми, ведь правда?
Она молча кивнула.
— Иногда я задумываюсь, как сложилась бы моя судьба, останься папа жив?
— Я бы попросил тебя стать моей женой.
— А я бы ответила «да». — Бетси весело улыбнулась. — Ты думаешь, наш брак оказался бы счастливым?
— Нет. Ты хотела, чтобы тебя боготворили так, как Пат боготворил твою мать. Но я не способен был к такой всепоглощающей любви.
— Это предупреждение, шеф Стэнли? — спросила Бетси шутливо, хотя ее глаза испытующе всматривались в лицо Джона.
— Да, предупреждение. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал. — В то же время это извинение.
— За что? За неумение любить?
— Возможно.
— Спасибо за откровенность.
Джон загадочно усмехнулся.
— Не спеши прикалывать медаль за безукоризненное поведение к моему больничному халату. Я до сих пор неистово хочу тебя. Но что-то мне подсказывает, что тебе этого мало.
— Ты прав. Мало!
— Проклятие! Но ты же не можешь требовать от жизни невозможного, Рыжик?!
В его голосе прозвучала странная нота. Бетси пыталась понять, что скрывается за этой интонацией, а поняв, была потрясена. Это — выражение неодолимого томления. Глубокого, страстного, которое она испытала в свои шестнадцать лет. Бетси знала, что сопротивляться этой жажде обладания человек не в силах.
Нагнувшись над Джоном, Бетси нежно поцеловала обгоревшие волосы на виске своего спасителя.
— Тебе надо поспать.
Она осторожно отняла свою руку, которую он все еще держал. Выходя из палаты, Бетси заплакала.
Доктор Армади приветствовал Бетси словами:
— Если у вас есть хоть какое-то влияние на этого упрямого человека, добейтесь, чтобы он полежал дня два, пока не подживут надорванные связки.
Врач ушел, кивнув Джону и заговорщически улыбнувшись Бетси. На ходу он что-то бормотал о молодцах-пожарниках и ложной гордости.
Бетси осторожно подошла к Джону, точно юный посетитель зоопарка к манящей клетке льва.
— Ну как чувствует себя сегодня утром наш герой — покоритель огня?
— Как типичный размазня — так я себя чувствую.
— Вот тебе, — сказала она, бросив букетик полевых цветов на кровать. — Это от близнецов. Они услышали, как тетя Бриджет рассказывала Пруди о моем визите в госпиталь, и сегодня поднялись пораньше, чтобы собрать их. Но такой злюка, как ты сейчас, цветов не заслуживает, ну да уж, бог с тобой, получай!
Джон схватил букетик и ее руку и тесно прижал к себе. Не успев извиниться за свою дерзость, он поймал свободную руку Бетси и отвел ее назад. Ее груди коснулись его, и они поцеловались. Когда их губы соединились, все, что он пытался в себе подавить, ожило с неистовой силой.
Но Джон сдерживал свою страсть, он позволял себе быть только нежным. Его рука дрожала, когда он провел ею по спине Бетси, затем спустилась ниже…
Как только Джон выберется из госпиталя, и они лягут в постель, он насладится каждым дюймом ее гладкого, атласного тела. А она будет дрожать и исступленно выгибаться под его ласками, охваченная той же сладкой мукой, которой был переполнен и он.
— Ах мистер Стэнли, разве так можно!
Странные мысли возникли у Джона, когда на него устремился холодный взгляд его недавней мучительницы, Бетси спрятала заалевшее лицо у него на груди. В дверях стояла медсестра, грубо разбудившая его накануне, когда нужно было измерить температуру, а измученный Джон только что уснул. Возмущенный поведением медсестры, он выругался, а в ответ получил отповедь разгневанной дамы.
— Видно, Господь карающей десницей послал вас, чтобы досрочно свести меня в могилу! — прошептал Джон сквозь зубы.
Гримаса недовольства исказила и без того недоброжелательное лицо женщины, призванной облегчать страдания больных. Но, видимо, этим даром она не обладала.
— Вот ваши костыли, и доктор Армади выписал рецепт на обезболивающие пилюли, — сухо сказала сестра. — Вы должны принимать их каждые четыре часа.
— И не надейтесь. Мне не нужны пилюли.
Гордо вздернув голову, сестра прошествовала через всю палату, прислонила костыли к постели Джона, припечатала к столику рецепт и также вызывающе удалилась. Но у двери задержалась, наградив Джона укоризненным взглядом.
— Принимать не больше четырех таблеток в течение каждых двадцати четырех часов.
