Энджел откинулась назад на сиденье автомобиля. Она доверилась умению Роури водить машину и позволила себе расслабиться. Его брат любил порисоваться за рулем и еще — подрезать другие машины. Роури вел себя по-другому…
Энджел мысленно оборвала себя. Она не собирается сравнивать двух братьев… особенно сейчас.
Роури заметил, что она вся напряжена, и осторожно спросил:
— Это странно, снова оказаться в Англии?
Она думала об этом.
— Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я была здесь последний раз. Это совсем другая жизнь. — Она повернулась на сиденье, чтобы посмотреть на его профиль, который в свете уличного фонаря показался ей жестким. — А как живешь ты, Роури, здесь, в Англии?
Он ответил не сразу:
— Основное ты знаешь. У меня достаточно престижная работа в суде, я государственный адвокат…
— Значит, ты помогаешь людям, которые не могут позволить себе нанять адвоката?
— По сути, да.
— И ты не поддался искушению заняться частной практикой?
Роури покачал головой. Он остался таким же идеалистом, каким был в двадцать лет.
— Нет, — ответил он с улыбкой. — У меня отличные апартаменты в Уимблдоне, и к тому же человек все равно может есть только три раза в день…
— Я знаю. И надевать только одну пару брюк зараз, — добавила Энджел и улыбнулась.
— Именно! Я много работаю, но эта работа мне нравится. Еще я люблю читать, иногда играть в теннис или хожу в театр, особенно на пьесы Артура Миллера. — Его лицо скрылось в тени, потому что они проехали очередной фонарь. — Ты удовлетворена?
Энджел улыбнулась в темноте. Почему мужчины всегда перечисляют факты, которые ни о чем не говорят?
— Не совсем. А твои друзья?
— У меня есть друзья.
— А подруги?
Роури вздохнул.
— Ну почему женщины всегда хотят знать о других женщинах?
— О, это у нас врожденное, — мило проворковала она. — Так есть у тебя подруги?
— Много, — пробормотал он.
— Не сомневаюсь, но я не это имела в виду.
— Ты говоришь о любовницах, Энджел?
При одной мысли о его любовницах она чуть не заскрежетала зубами от ревности, но он не должен был узнать об этом.
— Да, пожалуй.
— Ты хочешь знать, есть ли кто-то, кто мне особенно дорог?
— Я думаю, должен же кто-то быть, — с усилием выдохнула Энджел. Ее горло внезапно сжалось, словно там застряла рыбная кость. — В конце концов, тебе тридцать четыре года, а англичане обычно обзаводятся семьями раньше, чем ирландцы.
— Может быть, поэтому там и разводов меньше, — задумчиво проговорил Роури.
— Я думаю, что там сильнее влияние церкви, — ответила Энджел. — Так что ты хотел сказать?
Он улыбнулся ее настойчивости.
— Я дважды влюблялся, когда мне не было еще и двадцати пяти, но у меня хватило ума понять, что ни одна из этих женщин не подходит мне в качестве спутницы жизни.
— Понимаю, — медленно проговорила Энджел, думая, как холодно, как расчетливо прозвучали эти слова! — А потом?
— Потом была только одна женщина, которая что-то значила для меня. Ее звали Сара, ты ее видела однажды, очень давно.
Энджел постаралась восстановить в памяти облик женщины, которая пришла вместе с Роури в зал регистрации, чтобы засвидетельствовать их брак с Чадом.
— Она блондинка? Стройная? И работает вместе с тобой?
— Да, да и да.
— Но ты говоришь так, словно она уже в прошлом.
— Так оно и есть.
— Это как-то связано с Лорканом?
— Какая ты проницательная. Да, отчасти и с Лорканом. — Он чувствовал ее напряженное ожидание и знал, что должен все объяснить. И почему Энджел не была из тех женщин, которые легко удовлетворяются самыми расплывчатыми ответами?
— Как же именно? — спросила она, понизив голос.
— Ну, мы встречались около трех лет…
— Но не жили вместе?
— Нет. Это как-то казалось ненужным. — Он увидел, как от удивления приоткрылся рот Энджел, и понял, что надо объяснить подробнее. — У нас обоих была очень напряженная работа, и у каждого — своя независимая жизнь. Когда эти жизни пересекались, было очень хорошо, но, ты знаешь, говорят, что если что-то не сломано, то зачем склеивать?
— Действительно так говорят? — недоверчиво спросила Энджел. — И что же случилось?
— Когда… — слова застревали у него в горле, — когда Лоркан осиротел, Сара решила, что его лучше всего отдать в приют для усыновления.
В его голосе звучала неприкрытая горечь, она не могла ошибиться.
— Но ты не согласился?
— Как я мог бросить его? Я, единственный, кто остался от его семьи!
— Немало людей сказали бы, что ты не в состоянии дать ему ту семью, какая ему нужна, — безжалостно проговорила Энджел. — Сказали бы, что в настоящей дружной семье ребенку было бы лучше.
— Ты действительно так думаешь? — с сомнением спросил Роури.
Энджел покачала головой.
— Нет, — просто сказала она, — я так не думаю. Но и ты не должен думать о Саре как о чудовище. Она предложила то, что большинство людей сочли бы разумным и даже наилучшим решением.
Он натянуто засмеялся.
— Ребенок вовсе не был первым среди жизненных ценностей Сары, да это и понятно.
Если она на самом деле любила Роури, она бы полюбила и его приемного сына, подумала про себя Энджел, но промолчала.
— Когда Сара поняла, что я твердо намерен оставить Лоркана у себя, она предложила переехать ко мне и заботиться о нем.
— И выйти за тебя замуж?
— Думаю, это была основная идея.
— Но ты не хотел.
— Нет.
— Может, это упростило бы тебе жизнь?
— Только не мне. Если бы я хотел жить с Сарой, я бы это давно сделал. И не Лоркану. Я не хотел, чтобы она была рядом с ним, — резко выговорил он с внезапной безжалостной прямотой.
— Потому что?.. — шепотом спросила она.
— Потому что у нее не было абсолютно никаких чувств к нему. Для Сары Лоркан был бы неизбежной обузой — не более того.
— Но большинство женщин вначале так относится к детям, Роури, даже к своим собственным детям. А потом любовь просыпается в них. Это нормально. Просто мысль о том, чтобы быть постоянно связанной заботами о детях, может пугать, но обычно это быстро проходит.
— Нет! — Роури нажал на газ, и машина рванулась вперед. — Если бы мои чувства к Саре были достаточно сильны, я бы справился, помог бы ей пройти через это, но, как ни тяжело это признавать, правда заключается в том, что я поддерживал наши отношения, потому что это было удобно и легко и не требовало особых усилий с моей стороны.
— И вы расстались?
