Сидя на широком кожаном заднем сиденье, Блю обнял Симону и распустил ее волосы. Она склонила голову сначала на его плечо, потом на грудь, слушая биение его сердца, действующее на нее успокаивающе.
Собственное тело казалось Симоне каким-то посторонним — рука, покоящаяся на груди Блю, под расстегнутой рубашкой; волосы, рассыпавшиеся в беспорядке, после того как Блю расстегнул ее заколку; вздымающаяся грудь, — но мысли казались еще более чужими и странными. Свободные наконец от постоянной цензуры Джозефины, они были наполнены лишь настоящим моментом — и этим мужчиной. Симона пошевелилась, устраиваясь поудобнее.
— Отдыхай, — пробормотал голос Блю где-то над ее головой. — Нам еще долго ехать.
Палец Симоны рассеянно, почти бессознательно очерчивал круги на его груди. Но Блю сразу же остановил ее руку, не дав возможности им обоим насладиться этим неожиданным порывом.
— Не сейчас, — произнес он. — Подожди. Я не думаю, что Нэнс нуждается в наглядном уроке по физиологии.
Она посмотрела на него и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, прижав ее голову к своей груди.
— Веди себя прилично, — произнес он.
Симона чувствовала себя усталой, но спать не хотелось. Сейчас у нее было только одно желание: ласкать его тело, вдыхать его запах — до утра. До самого утра…
А через несколько дней… Через несколько дней она будет скучать по Блю, как не скучала никогда ни по одному мужчине… Ей не хотелось думать, к чему это приведет, тем более анализировать, что победит в этой борьбе — чары Блю или стальная логика Джозефины.
Симона закрыла глаза.
Через несколько дней… Через несколько дней его контракт закончится и они расстанутся — навсегда… Но до этого дня она будет жадно ловить каждую минуту, каждую секунду… Он ничего не обещал ей, и она не ждала никаких обещаний. Сейчас весь мир перевернулся с ног на голову, но, когда Блю уедет, у нее будет время снова поставить его на ноги…
Мысли Симоны мешались. О чем она только не думала! Блю… мир, который перевернулся… время, которого у нее достаточно… Симону тянуло в сон. Она блаженно улыбалась, положив голову на грудь Блю.
— Просыпайся, тигренок. Приехали. — Рука Блю нежно, но настойчиво тормошила ее. — И если мы сразу же не доберемся до постели — вместе, — я не знаю, что со мной будет…
Симона попыталась собрать воедино фрагменты сна, но те все время куда-то уплывали. На их место заступала реальность, но и она, казалось, состояла из каких-то обрывков: Блю поплыл в одну сторону, она — в другую…
— Симона, просыпайся. Пожалуйста…
Огромным усилием воли Симона заставила себя сесть. Ей казалось, что они все еще не покинули Холлуинд, но сквозь дремоту она видела в окна машины, что та уже въезжает в ворота особняка на Итон-сквер.
Блю дотронулся до ее волос, убрав непокорную прядь.
— Скажи мне, — усмехнулся он, лукаво подняв бровь, — как понимать то, что ты проспала на мне всю дорогу? Ты так хотела меня или просто устала?
Симона лишь усмехнулась в ответ:
— Эх, надо было и впрямь выбросить тебя тогда в океан!
— Поздно, крошка.
— Да, — согласилась она. — Теперь уже поздно.
Их взгляды встретились. Симона дотронулась до щеки Блю. Щека была теплой и немного колючей от уже начинавшей проступать щетины.
— Я действительно хочу тебя, Блю, — прошептала она, не в силах говорить в полный голос. — Но я устала…
— Ну что ж, — улыбнулся он, — тогда осталось принять лишь одно решение…
Она заинтересованно посмотрела на него:
— В твоей постели или в моей?
Потянувшись через него, Симона открыла дверцу.
— Это уж до какой доберемся, — сказала она.
Оставив беднягу Нэнса стоять в холле в полной растерянности и бросив свои сумки на произвол судьбы, они взбежали по ступенькам и уже в считанные секунды были в комнате Блю.
Когда дверь за ними закрылась, Блю прижал Симону к двери, сплетя свои пальцы с ее пальцами. Взгляд его был на удивление серьезен.
— Симона, — торжественно произнес он, — ты должна знать: то, что сейчас произойдет, для меня очень важно. Я хочу, чтобы то…
Симона остановила его, привстав на цыпочки и поцеловав.
— Не надо, — произнесла она. — Не говори ничего. Давай просто заниматься любовью… — Неуверенная в собственных чувствах, Симона не хотела пока знать, что чувствует он.
Блю выжидающе молчал, пристально глядя на нее немного сузившимися глазами. Наконец он произнес:
— Ты хочешь сказать, просто… — Он употребил весьма крепкое выражение. — Ты хочешь от меня только этого, Симона?
— Да. Нет! Не знаю… — пробормотала она, не в силах мыслить рационально под его пристальным взглядом.
Их пальцы расплелись, и Блю положил руки на талию Симоны.
— Тебе не кажется, — произнес он, — что мужчина, который собирается стать твоим любовником, заслуживает ответа? К тому же вопрос простой — либо ты хочешь заниматься любовью, либо не хочешь.
Симона опустила глаза, глядя на пропитавшуюся потом белую рубашку Блю.
— Ты слишком груб, — пробормотала она. — Почему?
— Я просто прямолинеен, — произнес он, глядя ей в глаза. — Потому что для меня важно знать ответ. Первый раз в жизни для меня это важно.
Симона прижалась лицом к его груди. Плечи ее чуть заметно дрожали.
— Блю, — прошептала она, — я боюсь. Я не думала, что буду так бояться…
— Джозефина?
— Нет! Не знаю… — Она действительно не могла объяснить свой страх, даже самой себе. Но пожалуй, Джозефина здесь была ни при чем. Просто Симона, вспоминая свой давний опыт, боялась быть снова брошенной и преданной, не верила, что у этих отношений есть будущее…
Блю задумчиво покачал головой:
— Когда-нибудь, пожалуй, нам стоит поговорить об этом. Но не сейчас. Ты права — сегодня мы будем только заниматься любовью. — Он притянул ее к себе. — А сейчас я хочу целовать тебя, — он поцеловал ее в кончик носа, — и целовать… — в щеку, — и целовать… — в губы.
Поцелуй был долгим и страстным. В этом поцелуе Симона отдавала всю себя, переливаясь в Блю всем своим существом…
— Не слишком ли долго мы стоим? — Он повел ее к огромной кровати, занимавшей чуть ли не половину его комнаты, сопровождая каждый шаг новым поцелуем и новой расстегнутой пуговицей на одежде.
Когда Симона очутилась в кровати, платье наполовину свисало с нее, оголяя одно плечо, и белоснежный рукав волочился по полу. Блю помог ей освободиться от этого белоснежного чуда, и оно легким облаком опустилось на пол. Симона не возражала, хотя платье стоило не одну тысячу долларов. Затем последовало ослепительное шелковое белье.
