Бер-Джуман и их первую ночь любви.
Телли проглотила комок в горле. Она не собирается плакать.
Вначале она думала, что будет ненавидеть Тэа вечно, никогда не поймет его. Но все изменилось. Как изменилось!..
К черту Тэа! Не нужен он ей. Не станет она навязываться тому, кто ее не хочет, не ценит. Он того не стоит. Даже если она по уши влюблена в него.
Телли схватила подушку и двинула ее кулаком.
Если б он не был таким невозможным.
И таким привлекательным.
И умным.
И невероятным в постели.
— Я ненавижу тебя, Тэа! — прокричала она в потолок. — Всегда буду ненавидеть!
Будь он проклят!
Если бы им не было так хорошо вместе… Можно забыть грубого, невоспитанного человека. Но сексуального? Загадочного? Сильного? Нежного?..
Прекрати о нем думать, приказала она себе. Не смей вспоминать о пустыне, о звездных ночах. О пропахших козлиным мясом палатках и кострах, горящих в темноте. Притворись, что никогда не лежала рядом с Тэа — его рука обнимает тебя, а твоя щека прижата к его груди. Никогда не прислушивалась к биению его сердца. Никогда не беспокоилась из-за его дурацкой храбрости, отсутствия страха, неспособности защитить себя, пока кто-то в беде…
Телли снова стиснула подушку. Он не ставил себя на первое место, когда другие были в опасности. Когда она была в опасности.
Сердце забилось чаще, Телли пыталась поймать ускользающую мысль. Мог ли Тэа отослать ее не потому, что не любит, а потому, что любит? Слушай свое сердце. Слушай инстинкт. Разве Тэа учил не этому?
Телли спрыгнула с кровати. Мысль оформилась. Тэа отослал ее, так как боялся, что не сможет защитить, не перенесет, если она пострадает.
Боже мой!
Почему она раньше не догадалась? Не поняла?
И вот она тут, как и желал Тэа. Но где он? Что делает?
Телли простояла у окна достаточно долго, чтобы увидеть, как садится солнце, а золотые и красные цвета уступают место черноте ночи.
И когда стало совсем темно, Телли знала, что ей следует делать. Куда ехать. Знала, что будет непросто, но она — женщина Тэа и должна быть там, где он. Выбора нет.
Два долгих перелета, аварийная посадка вертолета, поездка на верблюде — и Телли вынуждена была признать, что дела идут скверно.
Она всего лишь двадцать четыре часа в Оуахе, а ее уже ограбили и бросили умирать. Не самое достойное возвращение. Она представляла его несколько иначе.
И этот песок. Ужасно много песка. А на сей раз Тэа не придет ее спасать.
Да, местечко не из приятных. Солнце палило, от жажды уже стали видеться миражи. Танцовщицы. Раскачивающиеся пальмы. Воины с мечами и кнутами.
И ружья. Точнее, одно ружье.
Телли моргнула, прищурилась. Голова раскалывалась от жары. Человек стоял прямо перед ней, вооруженный, готовый к бою. Огромный. Она недовольно поморщилась, подняла руку, заслоняя солнце и стирая мираж.
— Если ты не настоящий, то убирайся.
Послышался долгий утомленный вздох. Вздох человека, претерпевшего страдания.
— Я настоящий и не стану убираться.
Телли попыталась подняться, но покачнулась и едва не упала. Со сдавленным проклятием Тэа поднял ее, усадил на коня и вскочил в седло. Они скакали час или около того — трудно определить точно и прибыли в самый неприглядный лагерь из всех, что Телли видала на своем веку.
— Это место не стало привлекательнее, — заметила она, когда Тэа опустил ее на песок.
— У нас не было времени украсить палатки цветами и повесить новые занавески, — ответил Тэа, таща ее за собой.
Телли заметила старика-слугу и хотела помахать ему рукой, но Тэа предостерег:
— Не смей. Я не в настроении.
И только в палатке призвал ее к ответу. Но не смог сделать это достаточно интеллигентно.
— Какого черта ты здесь делаешь?
Она могла оскорбиться. Должна была оскорбиться. Но ей ли не знать Тэа?
— Привезла тебе кое-что. — Телли полезла в бюстгальтер и достала нагревшееся роскошное ожерелье.
Тэа взял у нее драгоценность.
— Ты проделала такой путь, чтобы вернуть эту поделку?
— Да.
— А чем тебе не угодила почта?
Снаружи люди Тэа начали готовить на кострах обед, прохромала маленькая собачка. Телли взглянула на отсветы красных и золотых искр, перевела глаза на сердитое лицо мужа.
— Мне хотелось убедиться, что оно дошло до тебя.
Он издал неразборчивый звук.
— Значит, изумруды тебе не нравятся?
— Это прекрасная вещь, но я не могу принять подобный дар. Ты отсылаешь меня, отвергаешь, а после даришь ожерелье стоимостью четверть миллиона долларов.
Уголок его рта дернулся.
— Откуда это известно?
— Я носила его оценщику. Служба доставки не принимают столь дорогие вещи, если их надо отправить в середину Сахары. — Телл фыркнула. — Как ты думаешь, какие указания следовало дать посыльному? Четыре часа на лошади к западу от Эль-Сароша или шесть, если возьмете верблюда. Где-то там вам встретится высохшее русло реки. Поворачивайте влево к зыбучим пескам. Еще часок — и проедете группу пальм. Там — направо. Час-полтора — и, если вам повезет, наткнетесь на каменную крепость.
Он улыбнулся.
— Расстояния ты указываешь весьма приблизительно, но отправные точки верны.
Телли не собиралась поддаваться его обаянию. Улыбка Тэа на сей раз не сработает, тем более мимолетный комплимент. Слишком хорошо она его знает. Знает его тактику — оглушить, запугать, обаять. Убийственная комбинация.
— Суть в том, Тэа, что нельзя посылать бывшим женам такие подарки и рассчитывать, что их не швырнут тебе в лицо.
— Ты кажешься рассерженной.
— Я в ярости.
— Но ты всегда в ярости.
— Потому что ты постоянно меня изводишь!
— Как же я извожу тебя сейчас?
— А ожерелье? Ты пытаешься меня купить. Используешь изумруды, чтобы сгладить свою вину. Посылаешь ожерелье и думаешь, что отделался, да?
— Не пытаешься ли ты сказать, что это не сработает?
— Я говорю… — Она поглядела на него, замотала недоверчиво головой. — Ты страшный лжец, и манипулятор, и… — Телли даже не попыталась закончить предложение. Вместо этого она рванулась вперед, обхватила ладонями лицо Тэа и поцеловала.
Поцелуй все тянулся и тянулся. Наконец Телли неохотно отпрянула.
— Ты любишь меня.
— Не люблю.
— Любишь. Тэа.
— Что? — невинно спросил он. И раньше, чем она успела что-то сказать, откинул прядь волос с ее глаз, потом другую, со щеки. — Люблю.
Телли сидела очень смирно, не смея отвести глаз от странного выражения на его лице. Там была мука. Агония.
— Что не так?
— Все.
— Но я здесь, Тэа.
