Но сейчас она превзошла себя. Митч мог бы поклясться, что ее смущение настоящее. Она даже дышала учащенно.
— Дай-ка сюда, — сказал Митч, забрав у нее бокал. — Чтобы нам ничего не мешало… — Не договорив, он вновь похлопал по собственным коленям.
С застывшим в глазах удивлением Джини осторожно села.
Митч сразу же обнял ее одной рукой за плечи. Другой взял ткань ночной сорочки, потихоньку потянул вниз. Через минуту тонкий шелк выскользнул из пальцев Джини, и ее красивая высокая грудь обнажилась. Не успела она ахнуть, как Митч подхватил одну упругую округлость, сжал, сначала легонько, потом сильнее, после чего стиснул сосок.
С приоткрытых губ Джини слетел негромкий стон.
Пристально взглянув на нее, Митч спросил:
— Тебе неприятно?
Она качнула головой.
— Значит, нравится?
Облизнув губы, Джини кивнула.
Однако Митча она не убедила. Он больше не верил ни слову, ни жесту, если те исходили от нее. Как ей могут нравиться его ласки, если она ищет исключительно денег? Все остальное — неудобства, которые, так или иначе, приходится терпеть ради достижения главной цели.
И будет терпеть!
Злорадствуя в душе, Митч произнес:
— Хочешь еще?
— Да, — хрипловато шепнула Джини.
Ну и ну! Похоже, ее больше не смущает вероятность того, что нас могут увидеть соседи, подумал Митч. Впрочем, вряд ли им удастся что-то рассмотреть сквозь деревья и заросли жасмина. Как бы то ни было, для Джини сейчас важнее наши игры, чем то, что о нас подумают соседи. В конце концов, не они являются для нее источником денег.
Он стиснул сосок вновь. Потом еще и еще…
Остановился, лишь когда стоны Джини стали слишком громкими. К этому времени ее соски раскраснелись и выглядели при голубоватом свете бассейна как вишенки. Сама она тоже порядком распалилась. Митч явственно ощущал жар ее тела и спрашивал себя, как ей это удается.
И в то же время знал, что чувствует она, сидя у него на руках: твердый выступ между его бедер. Ведь как Митч ни старался, остаться к происходящему безучастным ему не удалось. Впрочем, даже если бы он ничего не делал, результат оказался бы точно таким же — из-за окружавшего Джини аромата. Она не только надела эротическую ночную сорочку, но вдобавок надушилась своими любимыми духами, название которых Митч хорошо знал. «Копакабана». Это слово и этот запах теперь всегда будут ассоциироваться у него с Джини.
Можно сколько угодно ее презирать, однако все же следует отдать должное тому, как она выстраивает свою тактику. А также актерским способностям.
Действительно, если бы Митчу не было известно, что Джини лишь изображает страсть, он ни на секунду не усомнился бы в том, что она очень разгорячилась. Ее прекрасные синие глаза поблескивали и казались почти черными из-за расширившихся зрачков, из приоткрытого рта рвалось учащенное дыхание.
Митч медленно провел по губам Джини кончиками пальцев… и вдруг — невозможно поверить, вот чертовка! — она лизнула его. Лизнула пальцы, а затем сомкнула вокруг них губы!
В этом неожиданном действии было столько эротики, что Митч конвульсивно дернулся всем телом, а пульсация между его бедер приобрела болезненный характер. Дьявол, что она вытворяет!
Митчу меньше всего нужно было чрезмерное возбуждение, ведь изначально он собирался сохранять спокойствие и наблюдать за Джини как бы со стороны. Более того, контролировать ситуацию.
— Тебе нравится?
Погруженный в изысканные ощущения, Митч не сразу понял, о чем она спрашивает.
— Нравится? — хрипло повторил он.
— То, что я делаю, — пояснила Джини.
— Да.
— Хочешь еще?
Они определенно поменялись ролями, ведь несколько минут назад Митч сам спрашивал примерно о том же.
— Только скажи, и я перестану, — шепнула Джини с лихорадочным блеском в глазах. — Для тебя все, что захочешь.
Все, что он захочет?
Сердце Митча будто сжала чья-то ледяная рука. Вот он, момент истины! Охотница за деньгами сама призналась, что готова сделать что угодно, только бы подобраться к его состоянию!
— Да, я кое-чего хочу, — каким-то скрипучим голосом произнес Митч. — Сказать?
— Конечно, дорогой!
Ну погоди, сейчас ты у меня получишь!
— Хорошо… — Он медленно улыбнулся. — Я хочу заняться с тобой любовью в бассейне.
Ничего подобного Джини не ожидала, это было заметно по выражению ее лица.
— В бассейне? — пролепетала она, с испугом глядя на Митча. — Но, дорогой… как же это возможно?
Подобная реакция не могла не потешить Митча. С переполняющим душу злорадством он произнес:
— Очень просто, дорогая. Мне захотелось этого, как только мы пришли сюда. Говорю же, у меня сегодня какое-то особенно романтическое настроение.
Джини мельком взглянула по сторонам.
— Но мы не одни, кругом живут люди… Ты предлагаешь заниматься любовью под взглядами посторонних?
— Брось, дорогая, от посторонних взглядов мы надежно защищены деревьями и кустами. Сама подумай, иметь бассейн и не использовать его так, как хочется?.. Какой тогда смысл во всех этих удобствах?
Джини растерянно прикусила губу — ох, как приятно было Митчу это видеть!
— Конечно, ты прав, дорогой, только…
— Тебя все еще что-то смущает? — усмехнулся Митч.
Она в очередной раз взволнованно провела языком по губам.
— Видишь ли, даже если закрыть глаза на то, что мы здесь не одни, все равно как-то неловко делать то, что ты предлагаешь. Ведь бассейн освещен изнутри, мы будем как на ладони.
Митч погладил ее по щеке тыльной стороной ладони.
— Вот именно! Разве эта мысль не будоражит тебя?
Ресницы Джини затрепетали.
— Да… — тихо слетело с ее губ. — Но… возможно, ты будешь смеяться, но я… стесняюсь.
Митч в самом деле чуть не рассмеялся. Стесняется? Это она-то — хладнокровная, расчетливая авантюристка, которую интересуют исключительно деньги? Вот умора!
— Что ж, хорошо. Тогда я продолжу то, что только что делал, и буду заниматься этим до тех пор, пока не преодолею твоей стеснительности и не получу согласия!
С этими словами Митч вновь скользнул ладонью по груди Джини, чтобы затем вновь приняться за соски. Чего только он с ними не делал! Мял, теребил, легонько вертел между пальцами, потирал, наконец, потом стал поочередно целовать, щекотать языком, посасывать и даже покусывать.
Какое это было блаженство! Митч упивался и своим занятием, и тем, что доставляет Джини немалые трудности. В то время как сам он изнывал от наслаждения, она извивалась в его объятиях ужом, однако встать не решалась. С ее губ слетали стоны — если бы Митч не был уверен в их фальшивой природе, то принял бы за настоящее выражение удовольствия.
