— Выживу, — сообщил он.
— Ты понимаешь, что тебе нужен покой? — серьезно спросила она.
— А разве, сидя здесь, я не даю ноге покой?
— Ногу нужно держать приподнятой. Наверное, чертовски дергает?
— Откуда у тебя познания в этой области? — поинтересовался он.
— Инстинкт, я думаю, — легкомысленно отозвалась она и, чувствуя, что само его присутствие взвинчивает ее, поняла, что нужно следить за собой. — Ты иди и устройся поудобнее, а я принесу кофе в гостиную.
— Я сварю кофе, — предложил он.
— Это, — твердо сказала она, — не отдых.
— Все англичанки такие суровые? — добродушно поинтересовался он.
— Англичанки не растеряются, когда нужно покомандовать мужчинами-итальянцами.
— Один — ноль в твою пользу, но я еще отыграюсь, — пригрозил он, встал и пошел, хромая, в гостиную.
Пока готовился кофе, Элин убрала со стола и помыла посуду. Но все эти заботы очень мало успокоили ее к тому времени, когда нужно было нести кофе. Макс сидел на полу, прислонясь спиной к кушетке, и смотрел на огонь. Услышав ее шаги, он обернулся.
— Вот… отдыхает, — доложил он, указывая на приподнятую правую ногу. — Садись сюда, на пол.
Место было не хуже любого другого, и Элин устроилась на полу, опершись о массивное кресло. Скоро нужно будет возвращаться в гостиницу, но сейчас она переживает счастливейшие минуты в своей жизни и не намерена торопить их…
Жаркое пламя камина согревало ее ноги в длинных белых носках. В комнате теперь было тепло — хорошо, что она сняла свитер. Но скоро ей одеваться — на улице, должно быть, холодно.
— Ну, расскажи мне о Максимилиане Дзапелли, — выхватила она листок из его вопросника и от души рассмеялась, когда он, ухмыльнувшись, передразнил:
— Да рассказывать-то слишком много придется.
— Не сомневаюсь, — улыбнулась она в ответ и отвернулась, чтобы он не прочитал в ее улыбке, как она его любит.
Она не знала, как отнестись к словам, которые услышала:
— Давай уж сначала ты, милая красавица Элин… — И он подбодрил ее: — Ни за что не поверю, что «рассказывать-то и нечего».
— Что ж, пеняй на себя, — предупредила она, но все же сказала: — Начнем с того, что я родилась и выросла в Бовингдоне.
— И вкалывала на Сэма Пиллингера, — подхватил он. — Но эту малость я знаю и сам.
— А больше нечего рассказывать, — настаивала она.
— А про родителей?..
— Мои родители в разводе, — прямо ответила она, чувствуя, как дрожит ее голос.
Хоть бы он удовлетворился этим! Но он, конечно, не удовлетворится.
— Ты живешь с матерью, — протокольным тоном произнес он.
— И новой семьей, — добавила она, не собираясь развивать эту тему.
— С отцом видишься?
— Редко, — ответила Элин и неожиданно для себя выпалила: — «С глаз долой — из сердца вон» — вот его девиз.
— Тебя это мучает?
Она недовольно взглянула на него.
— Вот еще!
Но он не принял во внимание ни ее недовольный взгляд, ни насмешливый тон.
— Сколько тебе было, когда родители развелись? — мягко настаивал Макс.
Сначала она не собиралась отвечать, но он молча ждал — так упорно ждал, что она, пожав плечами, сдалась.
— Мне было двенадцать лет, когда он бросил нас. — Она решила, что не будет никакой беды, если скажет это, но уж вовсе не думала, что пустится в откровения. И тем не менее продолжала: — На самом деле я не знаю точно, ушел ли он сам, или это мать вышвырнула его.
Потрясенная тем, что сказала так много, мысленно ругая Макса, вытащившего из нее эту исповедь. Элин была готова ударить его, если последует какое-нибудь насмешливое замечание о способностях матери к метанию тяжелых предметов, раз она смогла вышвырнуть взрослого мужчину…
Но Макс не сказал ничего подобного, его тон казался спокойным, даже понимающим, когда, вглядевшись в нее внимательно и задумчиво, он неожиданно спросил:
— И как же это подействовало на тебя, Элин, — развод твоих родителей?
Она быстро перевела взгляд на огонь. Сделала движение, будто хотела встать и уйти. Но пока соображала, где оставила куртку, он, словно прочитав ее мысли, повернулся и успокаивающе положил ладонь на ее руку.
Девушка посмотрела на него так надменно, будто прикосновение оскверняло ее. Однако это не произвело желаемого действия — рука осталась где была, а он продолжал настаивать:
— Так больно?
— Совсем не больно, — холодно уверила она, но язык снова ее подвел: — Развод было лучшее из того, что им оставалось.
— Но у тебя, я вижу, шрам.
Это было утверждение, а не вопрос, и Элин была готова возненавидеть его за проницательность.
— Если тебе обязательно надо знать, то его измены матери внушили мне отвращение к этому типу мужчин! — выпалила она. — Этот бабник сделал несчастной мою мать, — сердито продолжала девушка. — Отец так часто заставлял ее страдать…
— И ты тоже страдала?
Элин метнула в него испепеляющий взгляд. Ей не нравился этот разговор.
— Еще как! — На этом она хотела остановиться, но тут, к ее ужасу, слова, подступившие длинной чередой, хлынули из нее… Отрывистые, злые слова сами срывались с губ: — Скандалы — силы небесные, какие у них были скандалы! Битая посуда… брань, драки. Он вечно уходил к какой-нибудь женщине, вечно бывал в долгах. И мы тоже всегда были в долгах. У нас не было денег… — Ее голос задрожал и сделался глуше. Она хотела остановиться, но не могла. — Я научилась н-ненавидеть долги и поклялась, что н-никогда не буду должна ни… ни… — Голос ее оборвался, и Макс вдруг нежно обнял ее.
— Выговорись, Cаrа, — успокаивающе нашептывал он. — Ты слишком долго носила это в себе.
Элин всхлипнула, и совсем другие чувства стали заполнять ее.
— Я рассказала тебе все, — дрожащим голосом пролепетала она.
— Многие же, наверное, годы ты сдерживала в себе эти эмоции, прежде чем освободиться от них, — сказал Макс, и она лишь улыбнулась дрожащими губами.
— Когда же ты закончил психологический колледж? — спросила она.
Она больше не сердилась на него — только любила…
— Храбрая малышка, — тихо сказал он, тепло улыбнувшись в ответ, отчего ей стало так хорошо, что, когда он наклонил голову, будто приветствуя ее храбрость, она подняла лицо — и ответила на его поцелуй.
— О, Макс, — прошептала она, а он улыбнулся и поцеловал ее снова.
Только на этот раз ее руки вскинулись вверх, чтобы обнять его, и это было удивительно хорошо — прижимать его к себе и чувствовать, как его руки сжимают ее. Следующий поцелуй был немного иным. Губы его оставались нежными, но стали более требовательными. О, Макс, Макс, хотела кричать она, но былf в плену, и Элин только прижимала его к себе все крепче и крепче.
