Джессика Стил
Правдивый лжец
Стиснув трубку, Элин с нетерпением ждала, пока гостиничная телефонистка вызовет номер ее матери и отчима.
— К сожалению, — снова донесся голос телефонистки, — они не отвечают. Хотите оставить записку? Я могу переслать ее в номер до их возвращения.
Женщина говорила очень любезно, и Элин как-то удалось справиться с накатывающей паникой.
— Меня зовут Элин Толбот. Не могли бы вы передать, чтобы кто-нибудь из них срочно перезвонил мне? — попросила она, переходя на столь же любезный тон.
Она положила трубку, понимая, что при всей своей обычной уравновешенности готова поддаться панике.
Взглянув на колонки цифр, только что проверенных в сотый, наверное, раз, Элин вдруг почувствовала необходимость проветриться. Она спрятала бумаги в стол и надела плащ, хотя отдавала себе отчет в том, что дела обстоят хуже некуда и вряд ли станут выглядеть лучше, когда она вернется.
Потребность поделиться ужасной новостью с кем-нибудь близким погнала ее в сторону отдела художественного конструирования, где работал ее талантливый сводный брат. Нет, она не надеялась, что Гай смог бы как-то помочь, но уж слишком тяжело было нести эту страшную ношу в одиночку.
Будь Сэмюэль Пиллингер, ее отчим и владелец «Пиллингер керамикс», рядом, она немедленно нашла бы его и доложила, что, по всей видимости, им не удастся выплатить жалованье сотрудникам в конце месяца, — о расчетах с поставщиками и говорить не приходилось. Но его не было рядом. Даже получив очередное предупреждение Элин о том, как обстоят дела, он, держа слово, повез ее мать в Лондон развеяться.
Развеяться! Они вылетели в трубу, невесело подумала Элин и повернула ручку двери отдела художественного конструирования.
— Гая нет? — спросила она Хью Баррелла, человека, который был ей неприятен, хотя как работник стоил тех денег, которые ему платили.
Хью Баррелл тоже не любил ее, что ей было прекрасно известно. Не любил с того самого дня, когда года два назад предложил ей сходить куда-нибудь вечером, а она отказалась. Он назвал ее воображалой. Нет, она не была воображалой — просто ей не нравились его хитрые глаза, не говоря о том, что Элин взяла за правило не заводить романов с сотрудниками. Однажды она попробовала, и парень тут же решил, что такие отношения дают ему привилегии на работе.
— Он у дантиста, — ответил Хью Баррелл, окидывая лисьим взглядом ее длинные, медового цвета волосы и аккуратную фигурку.
— Спасибо, — пробормотала она, вспомнив, что Гай говорил о дантисте утром.
От бесцеремонного разглядывания Хью у нее пошли мурашки по телу, и она поспешила уйти.
Десять минут спустя Элли замедлила шаг в зеленой части Бовингдона и, несмотря на то, что октябрьский день был холодным, опустилась на одну из разбросанных по парку скамеек. От прогулки состояние ее ничуть не улучшилось.
Весь этот год она пыталась втолковать Сэму Пиллингеру, что дела идут плохо. Но он, как и его сын, скорее художник, чем бизнесмен, то ли не верил, что все обстоит так плохо, как она говорит, то ли подобно мистеру Микоберу, надеялся, что все как-нибудь уладится.
Но ничего не уладилось. Когда она заставила его вместе с ней проверить цифры по итогам последнего месяца, до Сэма, казалось, дошло. «Неужели мы в таком отчаянном положении?» — проговорил он, жуя мундштук своей трубки. Элин надеялась, что он скажет что-нибудь конструктивное по поводу того, как они будут выкарабкиваться, если оправдаются слухи о скором банкротстве одного из главных оптовых покупателей, но Сэм только высказался относительно распространявших слухи паникеров. И с горечью заметил, что его бизнесу повредил этот иностранец, Максимилиан Дзапелли.
Максимилиан Дзапелли купил медленно умиравшую фирму Градберна в соседнем городке Пинвиче года два назад и тут же стал превращать ее в доходное предприятие. К тому времени у синьора Дзапелли уже был прекрасный бизнес в области мрамора и мозаики в Италии, и Элин поняла, что синьор Дзапелли счел вполне логичным дополнить его производством керамики в Англии. Однако, поднимая на ноги градберновское дело, он перехватил немалую толику клиентов у Пиллингера, а поскольку Пинвич находился менее чем в десяти милях от Бовингдона, к синьору Дзапелли перешло и несколько высококвалифицированных сотрудников.
Одно это, чувствовала Элин, вызывало у отчима к нему неприязнь. В конце концов, Пиллингер обучил людей, а итальянец их переманил.
Правда, чувство справедливости заставило Элин признать, что, поскольку Максимилиан Дзапелли проводил большую часть времени в Италии, вероятнее всего, переманивал ключевых работников его английский менеджер.
Сидя на скамье, она нервно сунула руки в карманы плаща и уставилась в пустоту своими выразительными зелеными глазами. Справедливость справедливостью, но из этого не следовало, что она должна любить Максимилиана Дзапелли больше, чем отчим! Нет, с Максимилианом Дзапелли ей не доводилось встречаться, и желания такого у нее не было. Впрочем, она знала этот тип людей. Последний раз его фотография появилась в газете не далее как вчера. Для итальянца, о котором говорят, что он проводит большую часть времени в Италии, синьор Дзапелли имел неплохую рекламу в британской прессе.
На фотографии он был не один. Как обычно! С такой ясностью, будто снимок находился у нее перед глазами, Элин вспомнила высокого брюнета лет тридцати пяти в вечернем костюме под руку с красивой и элегантной женщиной. Естественно, он появляется перед объективом с женщиной, естественно — с красивой, и естественно — всякий раз с другой.
Такие вот ловеласы были самым ненавистным для Элин сортом мужчин. И хуже всего то, что женщины влюбляются в них без ума. За примером далеко ходить не надо — достаточно посмотреть на ее сводную сестру Лорейн.
Нет, Лорейн никогда не встречала Максимилиана Дзапелли, но у нее будто врожденная тяга к мужчинам типа Казановы, в результате чего одна опустошительная связь у девушки неизменно сменяется другой. Столь же опустошительной.
Как ни странно, размышляла Элин, ее мать, сама побывавшая в руках у бабника, не проявляла никакого сочувствия к падчерице. А Сэм Пиллингер просто ничего не мог поделать со своей любимой дочерью, когда она принималась бродить по дому в слезах. Вот и приходилось Элин нянчиться с Лорейн, которая вечно хныкала: «Но я же думала, что он меня любит». Элин успокаивала и утешала Лорейн, пока та не набиралась сил, чтобы очертя голову броситься в новую авантюру. Элин оставалось только наблюдать и ждать. Но что такое ловелас, она-то усвоила! Элин никогда и близко не подойдет к мужчине этого типа. Отец у нее был такой же — бездна очарования и пуст внутри.
